Джон Глэд - Будущая эволюция человека. Евгеника двадцать первого века

В 1990 году учреждение, проводящее тестирование при приеме в вузы, изменило расшифровку аббревиатуры SAT: «тест научных способностей» (Scholastic Aptitude Test) превратился в «тест научной оценки» (Scholastic Assessment Test). Спустя шесть лет это же учреждение вовсе отказалось от расшифровки и объявило, что аббревиатура SAT вообще ничего не означает. Сами евгеники пользуются чужой «крышей», называя себя генетиками, антропологами, демографами и генетическими консультантами.

В конечном счете самый серьезный аргумент против евгеники — опасность злоупотребления ею. Реальная опасность, что и говорить. Составить список — весьма длинный — прошлых злоупотреблений нетрудно.

Мы только сейчас начинаем расшифровывать схемы, по которым сами были созданы, и можем совершить ужасные ошибки. Или рискуем лишиться слишком многого в нашем биологическом разнообразии. И, как учит нас недавняя история, евгеника может быть использована для того, чтобы оправдать уничтожение людей, якобы неполноценных, «низших» по отношению к нам, или просто тех, кого по тем или иным причинам возненавидели. Кто вообще может предсказать, какие новые авантюры замыслит изобретательный человеческий мозг в неведомом будущем?

Все это вселяет страх. Изощренные эгалитаристы — каковые на самом деле вовсе не являются эгалитаристами, это просто озабоченные умы, которых больше всего пугает человек с улицы, — вполне обоснованно испытывают такие опасения.

Возможность злоупотребления генетикой не ограничивается искажением генома человека. Уже сейчас можно модифицировать животных с тем, чтобы стимулировать их сообразительность, позволив им справляться с заданиями, которые пока что выполняются людьми. Возможно даже создавать гибриды зверя-человека [149] Wade, 2002. . Спрос на дешевую неквалифицированную рабочую силу по-прежнему велик и будет существовать всегда, и поэтому такая опасность реальна. Современный человек слишком часто считает своим правом относиться к своим меньшим братьям на этой планете как к объектам эксплуатации и потребления, и потому эта пугающая перспектива даже не обсуждается. Но представьте себе, с какой моральной дилеммой мы бы столкнулись, если бы пришлось иметь дело с животными, чьи способности превосходят уровень развития отдельных людей.

Между евгеникой и движением за право на смерть существует тесная связь: оба исходят из убеждения, что ценность жизни — не в жизни как таковой, а в ее качестве.

Если в Англии до 1830 года средняя продолжительность жизни достигалась быстрее, чем верхняя граница репродуктивного возраста [150] Lynn, 1996, 35; цитирует Coleman & Salt, 1992. , то сегодня в развитых странах люди живут в среднем на десятки лет дольше репродуктивного периода. Загляните в дома престарелых. Вы убедитесь в том, что существуют (и обещают удвоиться за счет поколения, родившегося после Второй мировой войны) огромные массы беспомощных, отчаявшихся людей, чье безысходное, порой мучительное существование тянется годами и десятилетиями. Тому, кто хотел бы игнорировать этот очевидный факт, нужно хотя бы на несколько часов поменяться с ними местами, чтобы по-настоящему осознать трагизм ситуации.

Сейчас, в начале третьего тысячелетия, выбранный этими жертвами долголетия, наиболее распространенный в США способ избежать своих мук — пустить себе пулю в лоб. (Способ, значительно более популярный среди престарелых мужчин — 27,7 на 100 000, чем среди женщин — 1,9 на 100 000.) [151] «Gun Deaths…», 2001.

Есть евгеники, которые верят в Бога, евгеники-агностики и евгеники-атеисты. Религиозная вера и евгеника лежат в разных плоскостях. Впрочем, всегда находились люди, которым научные знания служили заменой религии, что видно из слова «духовный».

Тем не менее в одном решающем пункте научное исследование человеческой психики прямо противоположно религии. Независимо от идеологии и методов, все ученые одержимы поиском святого Грааля причинности. В конце концов, это то, вокруг чего вообще вертится вся наука.

Когда идеал оказывается недостижим, он отвергается как «утопический».

Если от ныне живущих, чей альтруизм распространяется не далее чем на одно-два поколения вперед и кто по большей части равнодушен к культуре, да и к цивилизации, требуются подлинные жертвы, — возникает естественный вопрос: не является ли евгеника просто фантазией?

Чтобы определить, насколько реально возрождение евгенического движения как эффективной социальной силы, мы должны сначала пристально взглянуть на политические системы и отказаться от популистского ура-патриотизма, который так же вечен, как и вездесущ.

В условиях диктатуры власть открыто принадлежит одному лицу. При демократическом (по существу псевдодемократическом) строе структура власти более сложна и размыта. Можно представить ее в виде пирамиды.

Уровень А: различные лобби и (по большей части анонимные) олигархи.

Уровень Б: политики.

Уровень В: правительственные чиновники и средства массовой информации.

Уровень Г: население.

Отношение уровней Б и В к уровню А — это в значительной степени отношение наемных работников к работодателю.

Политикам, чтобы быть выбранными, нужны деньги для проведения опросов общественного мнения, для рекламы, для пропаганды. Что касается средств массовой информации, как правило принадлежащих власть имущим (уровень А), то они развлекают население показными состязаниями, где разница между соперниками минимальна, если не вовсе иллюзорна. Победив на выборах, политики покорно выполняют волю тех, кто их финансировал, а проигравших конкурентов — «припарковывают» на выгодных официальных местах для подготовки к следующему раунду.

Конечно, есть среди основного населения умные люди, которых не одурачить описанным механизмом продвижения к власти, но их можно запугать, кооптировать, можно даже позволить им высказывать недовольство — их критика используется для демонстрации «свободы слова»; системе как таковой они не угрожают.