Борис Медников - Дарвинизм в XX веке

Наоборот, многочисленные случаи регресса, недоразвития многих ставших ненужными органов, например, глаз у пещерных животных — примеры того, как селективные мутации в новых условиях становятся нейтральными.

Итак, подытожим. Нет мутаций нейтральных, как нет вредных и нет полезных. Все разговоры о них безотносительно к условиям внешней среды — пустое сотрясение воздуха.

Не будем забывать и о том, что дрейф генов объясняет обособление одного вида от другого, но не возникновение целесообразности, приспособления к внешним условиям. А это непростительно для эволюционной теории. В то же время генетико-автоматические процессы нельзя отвергать с порога. Они существуют, это несомненный факт, и так же несомненно играют какую-то роль в возникновении различий между популяциями. Особенно перспективны для эволюции те признаки, в формировании которых участвовали как отбор, так и дрейф.

Дело в том, что условия наибольшей эффективности отбора и дрейфа диаметрально противоположны. Отбор эффективен при большой численности популяции. Дарвин приводит ответ одного собаковода на вопрос, почему ему удается иметь прекрасных собак: «Я развожу многих и многих вешаю». Распространение мутантного аллеля какого-либо гена в большой популяции затруднено. Дрейф, напротив, эффективен в малых популяциях и может быстро повысить численность мутантного гена. Если численность популяции затем возрастет, отбор оценит результаты работы дрейфа, отбраковав все комбинации генов, менее приспособленные к условиям внешней среды. Случайный, ненаправленный дрейф и направленный отбор идут рука об руку, и популяция все более отклоняется от первоначальной.

Поэтому, если мнение о первостепенной роли дрейфа в эволюции и оказалось сильно преувеличенным, то исследования, в которых учитывалось действие как селективных процессов (отбора), так и генетико-автоматических, вошли в золотой фонд эволюционной теории. О некоторых из них мы поговорим в следующих разделах.

В 1924 году творец закона гомологической изменчивости Н. И. Вавилов во главе крохотной экспедиции, состоявшей, кроме него, всего из двух человек — Д. Д. Букинича и В. Н. Лебедева, изучал культурные растения Афганистана. Сотни и тысячи образцов пополняли коллекции; одно открытие следовало за другим.

Вот пшеничные поля, засоренные рожью. Рожь здесь сорняк, встречаются и формы совершенно дикие, с осыпающимися колосьями. Рожь-дикарь распространяется самосевом. Но уже в Афганистане возникли формы, сохраняющие зерно в колосе до обмолота. Эти-то зерна вместе с мягкой пшеницей и распространялись людьми все далее и далее к северу. Где-то в районе Украины и Северного Кавказа земледельцы были уже вынуждены сеять смесь из зерен озимой пшеницы и ржи — суржу. В холодные зимы пшеница вымерзала и только рожь — бывший сорняк — спасала от голода. А еще дальше, на полях средней полосы России, рожь стала основным зерновым; здесь и возникла пословица: «Ржаной хлебушко — калачу дедушка».

Сами афганские мягкие пшеницы поразили Вавилова — нигде больше он не видел такого потрясающего богатства форм, сортов, разновидностей. Больше ста разновидностей! Дарвиновское выражение «пекло творения» здесь как нельзя было более уместным. Так был открыт первый центр происхождения культурных растений — центральноазиатский, родина мягкой пшеницы, гороха, чечевицы и многих других культур. Впоследствии Вавилов и его немногочисленные сотрудники (как и Суворов, великий наш генетик воевал «не числом, а уменьем») открыли и другие центры происхождения культурных растений — в Средиземноморье и Абиссинии, Индостане и Китае, Центральной Америке, Перу и Боливии. Центры древнего земледелия совпадали и с областями приручения основных домашних животных. Больше всего дала миру Азия — пять главных центров! Но из них Вавилову, пожалуй, больше всего врезался в память центральноазиатский, ибо после его изучения начали становиться понятными законы распределения рецессивных и доминантных генов в пределах ареала вида.

В центре ареала преобладали доминантные признаки. Немногочисленные рецессивы находились в гетерозиготном состоянии и в фенотипе не проявлялись. Иное дело — периферия области распространения. Там, на границе, население малочисленно, а значит, велика степень инбридинга. Рецессивные гены все чаще и чаще встречаются в гомозиготном состоянии. Следовательно, они проявляются в фенотипе и подвергаются действию естественного (и, когда речь идет о культурных растениях и прирученных животных, также и искусственного) отбора. Теперь уже дело селективных процессов закрепить те рецессивные гены, носители которых оказались наиболее приспособленными к жизни на новых местах.

Однако Вавилов на этом не остановился. Он задумался и о проблеме возникновения человеческих рас. К тому времени в результате анализа бесчисленных родословных было известно, что у человека одни признаки рецессивные, а другие доминантные:

Рецессивные

Высокий рост

Светлые волосы

Голубые и серые глаза

Прямые волосы

Светлая кожа

Прямой нос

Доминантные

Средний рост

Темные волосы

Карие и черные глаза

Курчавые и волнистые волосы

Темная, пигментированная кожа

Нос с горбинкой

Хочу сразу предупредить: если у кареглазых родителей родится голубоглазый ребенок, не надо считать, что он своим появлением ниспровергает законы Менделя. Просто родители по этому признаку гетерозиготны; гены, определяющие светлый цвет глаз, у них имеются в скрытом состоянии. У рыжих дедушек или бабушек чаще бывают рыжими не дети, а внуки.

Но нас сейчас интересует другое. В «рецессивной колонке», как нетрудно заметить, сгруппированы признаки населения севера Европы — Прибалтики и Скандинавии. В свете идей Вавилова, развитых впоследствии антропологами (Н. Н. Чебоксаровым и другими), нетрудно объяснить механизм возникновения того комплекса признаков, который характеризует население Северной Европы.

Десятки тысяч лет назад великий ледник начал таять, отступая к горам Скандинавии. Освободившиеся территории занимали маленькие группы смелых охотников на мамонтов и северных оленей. Жили они весьма малочисленными общинами, в которых близкородственные браки были по неизбежности частыми. С каждым новым поколением, с каждой новой сотней километров к северу из их популяций выпадали доминантные гены.

Этот процесс можно наблюдать не только на севере Европы. В том же афганском путешествии Вавилову посчастливилось пересечь труднодоступный горный район — Кафиристан, то есть «страну неверных», язычников. Правда, в конце XIX века эмир Абдуррахман огнем и мечом распространил среди тамошнего населения мусульманскую религию, после чего переименовал эту страну в Нуристан — «страну приявших свет». Однако более доступным этот край высоких гор, глубоких ущелий и редких, разбросанных кишлаков не стал. В нем путешественники увидели коренных жителей — кафиров — значительно более светлокожих и светлоглазых, чем прочее население Афганистана. О происхождении кафиров ходили легенды; их считали потомками солдат Александра Македонского и даже находили в их языке греческие слова (это, впрочем, совсем нетрудно сделать для любой пары языков — слово «дай» по-немецки и по-арабски звучит почти одинаково).