Франс де Вааль - Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?

Представьте себе, что инопланетяне из далекой галактики приземлились на нашей планете, задавшись вопросом, есть ли здесь какой-нибудь вид, непохожий на все остальные. Я не берусь утверждать, что они остановят свой выбор на нас, но предположим, что они так и поступят. Как вы полагаете, они сделают это, потому что мы знаем то, что знают другие? Из всех способностей, которыми мы обладаем, и всех технологий, которые мы изобрели, обратят ли они внимание на это наше качество? Каким бы странным и непредсказуемым ни показался такой выбор, именно эта особенность человека считается наиболее заслуживающей внимания в последние два десятилетия. Теория, объясняющая эту особенность, известна как модель психического (или, по-другому, теория разума, теория намерений, теория сознани я), что подразумевает способность понимать переживания других людей. Любопытно, что появление этой теории не имеет отношения к нашему виду. Эмиль Мензель первым задумался над тем, что один индивидуум знает о том, что знает другой, но применительно к молодым шимпанзе.

В конце 1960-х гг. в Луизиане Мензель брал за руку и отводил молодую шимпанзе на просторную огороженную территорию, поросшую травой, чтобы показать ей спрятанную пищу или опасный предмет, например игрушечную змею. Затем он возвращал ее назад, к ожидавшей группе шимпанзе. Сумеют ли другие шимпанзе узнать, что известно одному из них, и если да, как себя поведут? Сумеют ли сообщить, видел их соплеменник еду или змею? Скорее всего, они могли бы это сделать, либо охотно последовав за тем, кто знает, где спрятана пища, либо вынужденно оставшись с тем, кто только что видел затаившуюся змею. Копируя воодушевление или тревогу своего сородича, они приобретали капельку полученных им сведений {180}.

Ситуации, которые складываются вокруг пищи, несут особенно много информации. Если тот, кто «знает», рангом ниже, того, кто «догадывается», то первый имеет все основания скрыть имеющиеся у него сведения, чтобы пища не попала в чужие руки. Мы повторили эксперименты, проведенные Мензелем, с нашими шимпанзе и обнаружили такие же ухищрения, которые он описывал. Кэти Холл уводит двух шимпанзе из уличного вольера и временно оставляет в помещении. Рейнетт, самка низкого ранга, может наблюдать за тем, что происходит снаружи в вольере, через маленькое окно, в то время как у Джорджии, самки высокого ранга, такой возможности нет. Кэти устраивает два тайника с пищей: в одном – банан, в другом – огурец. Что больше любят шимпанзе? – правильно! Кэти прячет пищу под резиновой шиной, в ямке, вырытой в земле, в высокой траве, за шестом для лазания или в других местах, а Рейнетт следит за каждым ее движением через окошко. К этому времени Джорджия догадывается, что мы спрятали пищу, но не знает, где именно. И вот мы выпускаем в вольер обеих шимпанзе. Джорджия внимательно наблюдает за Рейнетт, которая, передвигаясь как можно более беззаботно, подводит ее все ближе к спрятанному огурцу. Пока Рейнетт сидит рядом, Джорджия начинает выкапывать огурец. Видя, что она занята, Рейнетт спешит к банану.

Однако чем больше экспериментов мы проводили, тем лучше Джорджия разбиралась в этой обманной тактике. У шимпанзе существует неписаное правило, что, если что-нибудь находится в вас руках или во рту, это ваше, даже если у вас низкий статус. Но до этого, например, когда два шимпанзе подходят к пище, преимущество имеет тот, у кого статус выше. Поэтому задача Джорджии состояла в том, чтобы добраться до банана прежде, чем Рейнетт возьмет его в руки. После многих опытов с различными парами шимпанзе Кэти пришла к выводу, что шимпанзе высокого ранга выясняют информацию, которую знают другие, следя за направлением их взгляда и глядя туда, куда они смотрят. Их партнеры, в свою очередь, делали все возможное, чтобы не смотреть в то место, к которому им бы не хотелось привлекать внимание. Оба шимпанзе, видимо, были уверены, что каждый из них обладает информацией, неизвестной другому {181}.

Эта игра в кошки-мышки показывает, какое значение имеет язык тела. Многое, что мы знаем о себе, сообщает нам наше тело, и многие знания о других мы получаем, читая язык их тела. Мы хорошо подготовлены к восприятию поз, жестов и мимики других людей. Такими же способностями обладают и животные, в том числе наши домашние питомцы. Вот почему Мензелю не нравилась «теория языка», возникшая на основе его работ и других исследований человекообразных обезьян. Центральным вопросом этой теории стала способность человекообразных обезьян и детей создавать гипотезы относительно намерений окружающих {182}. У меня также возникли сложности с этой терминологией, потому что она создает впечатление, что мы понимаем других людей с помощью рациональных умозаключений, а не так, как мы воспринимаем окружающие физические явления, например замерзание воды или дрейф материков. Это выглядит слишком умозрительно и отвлеченно. Я очень сомневаюсь в том, что мы осознаем психическое состояние окружающих на таком абстрактном уровне.

Некоторые даже говорят о телепатии , но это скорее относится к области цирковых фокусов: «Дайте мне угадать, какая карта у вас в руке». Фокусник целиком полагается на зрительные подсказки (например, на какую карту вы посмотрели), потому что телепатии не существует. Все, что мы можем сделать, это угадать, что другой видел, слышал или обонял, и предположить его дальнейшие действия. Сопоставление всех этих сведений требует большого мастерства и опыта, но основывается на чтении языка тела, а не мыслей. Это позволяет нам взглянуть на ситуацию с точки зрения другого, вот почему я предпочитаю термин « принятие перспективы » (сдвиг точки зрения, восприятие с чужой точки зрения). Мы используем эту способность для нашей собственной выгоды, но также и с пользой для других, например, когда мы откликаемся на проблемы или удовлетворяем потребности окружающих. Все это больше похоже на сочувствие, чем на модель психического.

Человеческое сопереживание – очень важное качество, объединяющее сообщество и позволяющее сохранять связь с теми, кого мы любим и о ком заботимся. На мой взгляд, это качество гораздо более существенно для выживания, чем знание о том, что знают другие. Но так как сопереживание относится к большей подводной части айсберга, которая объединяет нас со всеми млекопитающими, то не вызывает особого уважения. Кроме того, сопереживание звучит эмоционально, а к эмоциям исследователи познания привыкли относиться пренебрежительно. Не столь важно, что знание о желаниях и потребностях окружающих и понимание, каким образом им можно помочь, вероятно, представляет собой основу, из которой развилась способность принятия перспективы. Сопереживание чрезвычайно существенно для размножения, потому что млекопитающие должны быть восприимчивы к состоянию их потомства, когда они голодны, замерзли или подвергаются опасности. Сопереживание – это биологическая необходимость {183}.