Неизвестен Автор - К вопросу теории и практики экономики переходного периода

Таким образом, экспериментальные данные бросают конвенционально принятым представлениям сущностный вызов: коль скоро под "рациональностью" понимается нечто, так или иначе надо это нечто определить; а дать удовлетворительное определение, оставаясь всецело в рамках формально-описательного и дедуктивного дискурса, видимо, невозможно. Чтобы решить проблему, нельзя довольствоваться описаниями - требуется объяснение, т.е. реальное определение рациональности (слово "реальный" понимается в смысле, который восходит к Лейбницу: определение должно задавать интенсиональные условия того, что возможность его осуществления перерастет в необходимость). Иными словами - и в соответствии с принципами методологического фальсификационизма - условием превращения рационального поведения в нерациональное должно служить неосуществление некоторого критерия или признака. Симптоматично в этой связи, что большинство экспериментов по индивидуальному принятию решений построены по "интенсиональному" принципу: они тестируют не выводы теории, а аксиомы выбора.

Резюмируя вышесказанное, можно утверждать, что эксперимент оказывается чем-то большим, нежели просто тестом теории - он есть процесс, включающий в себя, с одной стороны, изменение представлений исследователей о свойствах изучаемого мира; с другой - непрерывное порождение стимулов для уточнения известных и предсказания новых свойств. Таким образом, на настоящем этапе развития науки экономический эксперимент - это не просто проверка выводов; он есть положительная эвристика (Лакатос, op.cit.) научного творчества, ключ к прогрессивным сдвигам в науке, которые возможны только благодаря более точным представлениям об объектах исследования и лучшему пониманию их внутреннего строения.

Все сказанное выше относится к экспериментам в аудитории - направленным, запрограммированным, в значительной степени искусственным. Другой, не менее примечательный шанс дарит нам сама жизнь: огромное поле для экспериментальной проверки экономической теории предоставляет текущая российская действительность. Уникальное сочетание неустойчивых правил игры с формальными институтами развитой рыночной экономики создает множество вполне реальных ситуаций, позволяющих тестировать и формулировать предсказания теории. Сама экономическая реальность России содержит в себе заряд положительной эвристики, - дело лишь за тем, чтобы верно ее распознать.

III. Эксперимент и интерпретация.

В качестве иллюстрации изложенных положений приведем некоторые результаты, которые были получены в ходе экономических экспериментов, проведенных автором в МГУ весной этого года. В числе прочих испытуемым (70 студентам 1 курса экономического факультета) был предложен следующий вопрос10:

Ниже приводятся три лотереи. 1) Упорядочите эти три лотереи по степени предпочтения (т.е. поставьте цифру 1 слева от той лотереи, которая представляется Вам самой привлекательной, 2 - следующей по степени привлекательности, 3 - наименее привлекательной:

___А: $100 с вероятностью 0.8 (80%) -$10 (т.е. потеря $10) с вероятностью 0.2 (20%)

___В: $150 с вероятностью 0.33 $75 с вероятностью 0.34 0 с вероятностью 0.33

___С: $200 с вероятностью 0.2 $150 с вероятностью 0.2 $100 с вероятностью 0.2 $50 с вероятностью 0.2 0 с вероятностью 0.2

2) Проранжируйте эти три лотереи по степени риска, т.е. напишите в таблице после цифры 1 ту из них, которая Вам кажется самой рискованной, после цифры 2 - следующую по степени риска, после 3 - наименее рисковую:

1 -_________

2-__________

3-__________

Первый начальный, второй центральный моменты и стандартное отклонение лотерей равны Е=78, V=1936, (=44; Е=75, V=3712,5, (=60.93; Е=100, V=5000, (=70.71, соответственно. Таким образом, рисковость лотерей в терминах дисперсии возрастает от А к С, а лотерея В представляет собой еще и "ухудшенный" (с уменьшенным ожидаемым выигрышем) разброс с постоянной средней лотереи А. Стандартная теория предполагает, что индивиды "любят ожидаемый выигрыш и "не любят" риск, т.е. предпочтения должны сходиться к лотерее В с разной степенью, которая зависит от формы функции полезности. Однако большинство индивидов (63%) наиболее предпочтительной назвали лотерею С (лотереи А и B выбрало 24.5% и 12.5%, соответственно). Это можно было бы объяснить тем, что индивиды неожиданно оказались любителями риска (risk-seekers) - однако ответы на второй вопрос (ранжирование лотерей по степени риска) не дают оснований для такой интерпретации. Подавляющее большинство из тех, кто выбрал лотерею С (48% от всего числа индивидов) сочли ее наименее рисковой, тогда как 57% от общего числа сочли самой рисковой лотерею А, причем самой рисковой и самой худшей назвало ее 30% индивидов. Примечательно, что и при перестановке вопросов местами (в другом варианте 54 человека должны были сначала упорядочить лотереи по степени предпочтения, а затем - по степени риска) ответы оказались практически такими же.

Таким образом, выходит, что индивиды демонстрировали стремление к риску, сами того не подозревая. Разумеется, подобные ответы были "спровоцированными" - в частности, естественно предположить, что существенную роль играет наличие отрицательного выигрыша (потери) в лотерее А и максимальные выигрыши в лотерее С11. Однако в данном случае все это не снимает основной семантической дилеммы: либо индивиды "неадекватно" воспринимают понятие "риск"; либо у принятого в теории определения "рисковости" нет безусловного эмпирического эквивалента.

Практическое следствие такого рода предпочтений индивидов может быть проиллюстрировано на примере другого, "естественного" эксперимента поведения вкладчиков многочисленных сберегательных компаний типа "МММ", "Тибет", "Светлана" и др. Примем в качестве рабочей гипотезы ту предпосылку, что у значительного числа агентов российской экономики смещено восприятие рисковых и нерисковых перспектив (риск ассоциируется с возможной потерей, а не с большим разбросом возможных исходов). И если дисперсию исходов в принципе можно оценить с достаточной степенью точности (вклад в Сбербанке, во всяком случае, более надежен, чем вклад в банке "Чара"), то предсказать точную дату наступления "потери" (банкротства сберегательной фирмы) человеку со стороны крайне сложно. Это обстоятельство диктует специфические стратегии поведения со стороны инвесторов (как частных вкладчиков, так и фирм). Представляется, что многие из них существенно склонны действовать по принципу "урвать и убежать": вступая в сделку, они знают, что партнер мажет нарушить обязательства и скрыться с их средствами, но надеются, что это произойдет после того, как они получат от фирм то, что причитается персонально им.

Для примера предположим, что финансовое положение сберегательной компании достаточно устойчиво, и из двух возможных стратегий - продолжать работу и выплачивать обещанные проценты, либо бежать со всеми активами фирмы, первая является слабо доминирующей. Идентичные инвесторы, осознавая рисковость любых вкладов, могут либо забрать деньги, либо продолжать держать их на счету, рассчитывая на процентный доход. Подобный расклад может быть представлен как игровая ситуация, где в клеточках таблицы представлены полезности агентов (инвестора и фирмы):