Дэвид Харви - Состояние постмодерна. Исследование истоков культурных изменений

Мы могли бы отмахнуться от последнего тезиса как от несущественного, если бы он не был основным для книги и непосредственно для ее автора. И несмотря на то что исследователи, обращающиеся к этой книге Харви, обычно цитируют части про пространственно-временное сжатие и гибкое накопление, сам Харви в 2000 году подтвердил, что «разных читателей привлекают в ней [книге «Состояние постмодерна». – А. П. ] разные вещи. Для меня самой новаторской частью работы является ее заключение – раздел, в котором я исследую, что постмодернистский опыт означает для людей с точки зрения того, как они живут и представляют себе время и пространство. Это тема “пространственно-временного сжатия”, на которую я по-разному смотрю в последних главах; это экспериментальная изюминка книги» [Harvey, 2001 a , р. 15]. Возможно, по прошествии лет Харви забыл, чему именно посвящена четвертая часть, так как в ней он пытается связать воедино все линии, намеченные ранее и широко разошедшиеся впоследствии. Однако многие принципиальные вещи в самом деле сказаны именно в этом разделе.

Последующие события хорошо известны: книга сделала Харви одним из самых заметных социальных теоретиков. Он стал по-настоящему известным ученым, которого теперь цитировали все. Оборотной стороной этой славы была, разумеется, критика. Самым резким и, видимо, самым болезненным для Харви было нападение со стороны феминисток. Проблемное место исследований Харви состояло в том, что он пытался защитить, казалось, безобидный тезис, будто с помощью Маркса даже сегодня можно объяснять все перемены в культуре и «в конечном счете» в экономике. Важно, что Харви, в соответствии с традицией, заложенной Марксом, ожидаемо отдавал приоритет (рабочему) классу и считал его первостепенным по отношению к иным социальным группам. Так, пресловутый «средний класс» он, используя термин Дэниела Белла, описывал лишь как «культурную массу», не имеющую классового сознания и выбирающую удобную для себя позицию. Даже в 1989 году рассуждать так было довольно неосмотрительно. К тому моменту феминистки либо уже произвели теоретический синтез марксизма и феминизма [Mitchell, 1984], либо жестко раскритиковали и Маркса, и марксизм [Стефано, 2005] – последний представлялся исследовательницам гендера всего лишь еще одним способом эксплуатации, с которым было необходимо бороться.

Поэтому неудивительно, что самыми агрессивными критиками Харви оказались культурный критик Розалин Дойче и географ Дорин Мэсси, которые в 1991 году осудили Харви за то, что он пренебрегает феминистскими исследованиями и не обращает внимания на различие там, где это необходимо [Wright, 2006]. В частности, Дойче обвинила Харви в том, что он, будучи марксистом, маргинализировал все теории, отдающие приоритет социальным категориям перед классовым анализом [Deutsche, 1991; Massey, 1991]. Мэсси использовала концепт гибкого накопления, чтобы заявить, будто анализ Харви представляет то, что она назвала «гибким сексизмом». Но наиболее важным пунктом нападения, имеющим значение для последующего развития Харви, как видим, были «универсалии» (якобы широко распространенные классовые отношения), которые в действительности являлись лишь «частностями», отражающими марксистские фантазии об универсальном белом гетеросексуальном мужчине в качестве основного агента исторических изменений. Одним словом, то, что предлагал в своей книге Харви, было «сексистским марксизмом». Через год к этим критикам присоединилась культуролог Меган Моррис. Однако, кажется, она не предложила много новых аргументов: с ее точки зрения, Харви не более чем демонстрировал свой доктринальный марксизм, во всем усматривая происки капитализма, и потому его исследование – всего лишь одна из интерпретаций постмодерна среди бесконечного множества других возможных. Отличие нарратива Харви от прочих версий изложения истоков постмодерна было в том, что данная трактовка помимо прочего была еще и вредоносной [Morris, 1992].

Возможно, сегодня эти обвинения похоронили бы карьеру ученого. Но даже тогда это был существенный ущерб репутации по меркам западной академии. Харви пришлось отвечать. Одной из его реакций была обида. В очередном переиздании «Состояния постмодерна» он отреагировал на частные замечания, например на то, что «некоторые представительницы феминизма постмодернистского толка» осудили использование автором иллюстраций обнаженных женщин у Эдуарда Мане, Роберта Раушенберга, Дэвида Салле, в специальном примечании: «…в этих иллюстрациях используется женское тело для передачи самостоятельного содержания. К этому я пытался лишь добавить, что за счет обращения к постмодернизму не приходится рассчитывать на особое облегчение подчиненного положения женщин – одного из многих “беспокоящих противоречий” в буржуазных практиках Просвещения. Я полагал, что приведенные иллюстрации сообщают об этом настолько явно, что не требуется каких-либо дальнейших пояснений. Однако (по меньшей мере в определенных кругах) эти конкретные картины не удостоились привычных тысяч слов» [Harvey, 1992 а , р. 65].

Позже в эссе «Постмодернистские моральные игры», реагируя на критику и защищая приверженность классовому анализу, Харви был вынужден признать, что его отказ учесть феминистскую теорию ограничил его аргументацию [Harvey, 1992 b ]. Чтобы очиститься перед аудиторией, он начинает цитировать феминисток. Последнее приводит к тому, что свою следующую книгу «Справедливость, природа и география различия» он пишет, активно используя феминистскую теорию (Донна Харауэй, Айрис Мэрион Янг и др.) и в целом обращаясь к оптике гендерных исследований [Harvey, 1997]. Теперь он сочетает «дискурс тела» с «дискурсом глобализации», чтобы проиллюстрировать, как дискурсивное производство субъекта посредством возможных схем различия способствует материальному воспроизводству капитализма на глобальном уровне. Харви теперь стремится показать, каким образом постструктуралистские и феминистские деконструкции тела «как меры всех вещей» могут быть совместимы с марксистской критикой накопления капитала.

«Теоретические извинения» Харви сработали. Спустя годы критика была сбалансирована защитой. Например, в своей статье географ Мелисса Райт рассказывает, как «Состояние постмодерна» стало водоразделом в творчестве Харви, после чего ученый начал учитывать феминистские подходы в разных дисциплинах: «Фактически на протяжении второй половины своего творчества Харви в значительной степени опирается на постструктуралистскую и феминистскую науку, теоретизируя стратегии создания социальной солидарности, несмотря на социальные различия» [Wright, 2006, р. 82]. Географ Нэнси Хартрок выбирает более изящную стратегию защиты. Она заявляет, что Дойче, Мэсси и Моррис не поняли проекта Харви, а также представляют неполный и односторонний образ феминистских позиций, однако как таковой проект Харви узок, потому что «накопление подразумевает признаки пола, расы и национальности, а также класса» [Hartsock, 2006, р. 171]. Дерек Грегори резюмирует: «Готовность Харви признать значение различий, отличных от тех, которые порождаются сеткой капиталистических классовых отношений, стало громоотводом для критики» [Gregory, 2006, р. 18].