Анна Холландер - Пол и костюм. Эволюция современной одежды

Хотя истинная цель моды — творческая свобода, ей ложно приписывается иное назначение: побуждать человека лгать, скрывать что-то или выставлять напоказ из дурных соображений, в том числе потому, что так поступают все. Таким образом мода превращается в отраву или недуг. Диккенс и другие писатели-моралисты яростно изобличали старух-модниц, якобы пытавшихся отрицать свой возраст, обрушивались на женщин из низов, которым удавалось нарядиться элегантно и тем самым как бы подменить свое происхождение. Важная функция воображения — освоение духовного пространства — зачастую слепо игнорируется, и мода рассматривается как зло. Так в свое время отвергалось чтение романов, ведь художественная литература — сплошь выдумки.

Психологическое усилие, затрачиваемое на выбор единственного из разных вариантов моды, для многих неприятно. Социальные требования такого рода воспринимаются порой как покушение на свободу, словно в крестьянской или не-модной системе свободы больше: там, где все члены группы следуют немногим простым правилам, личный выбор весьма ограничен для каждого и бессознательные «проговорки» сводятся к минимуму. Те, кому неуютно брать на себя полную ответственность за собственный облик, кто боится чисто визуальных требований социума — «внешности», «внешнего» — или не доверяет собственному вкусу, видят в моде угрозу и манипуляцию, говорят о ее тирании. Неизменно присутствующий в моде элемент вымысла придает ей оттенок неподлинности, притворства и претенциозности. Мода постоянно подвергает испытанию характер человека, его знание о себе и вкус, в то время как традиционный наряд этого не делает.

Поэтому модный Запад взирал на традиционный костюм с завистью, изумленным восхищением и зачастую с покровительственно преувеличенным уважением. Некоторые проявления жестокости, такие как остающиеся на всю жизнь увечья, вызывали презрение и страх, но такого рода косметические процедуры явно мысленно отделялись от всех этих прелестных сари и кимоно. Стабильная и свободная от моды красота традиционной одежды должна была демонстрировать высшее качество социального и личного бытия, высший уровень эстетических достижений. Некоторым хотелось верить, что традиционные формы неизменны, подобно природным циклам, и что, к примеру, ближневосточное платье оставалось одинаковым на протяжении тысячелетий.

Однако на самом деле мимолетные, нервные визуальные порывы и перемены в моде несут в себе истинный эстетический прогресс. В них проявляется культурный прорыв, аналогичный другим открытиям в истории западного искусства, коммерции и мысли — полифонии, перспективе, двойной бухгалтерской записи и научному методу, — которые и поддерживали живое дыхание западной цивилизации. Лишь на той вершине, куда привели его все эти прорывы, западный человек обретает достаточно свободы, чтобы посмеяться над ними, а заодно над модой, и превознести создания более ограниченных цивилизаций, подобно тому как сами они превознесли творения нагой природы.

Западные мужчины, по-видимому, ощущали свою неадекватность по отношению ко всему спектру возможностей моды на протяжении многих поколений — примерно с начала XIX века, когда на первый план вышло романтическое представление как о природе, так и о народном платье. В результате на основе мужской моды постепенно родилось даже псевдотрадиционное платье, псевдоэтнический костюм с минимальным набором точно прописанных эстетических требований. Этот костюм пользовался общим уважением и сковывал личную фантазию — он мог выглядеть (притворно и лживо) не-модным. Но не будем легковерны: это всего лишь мода на анти-моду, каких мы видели немало.

Поразительная живучесть классического мужского покроя, продержавшегося без малого двести лет, в пору величайших социальных потрясений и научного прогресса, объясняется разными теориями, и некоторые из них мы в дальнейшем обсудим. Но одна теория сразу же кажется чересчур удобной: Дж. К. Флюгель говорил о «великом мужском отречении». Суть ее в том, что в конце XVIII века, когда мода сделалась чересчур переменчивой, мужчины попросту выключились из нее, словно в знак протеста.

Другой столь же ограниченный подход предполагает, что мужчины трусливо бежали и от рисков, и от радостей моды, и с тех пор их костюм сделался довольно-таки скучным. Поверхностный обзор мужской и женской моды XIX века легко может внушить неверное представление, будто мужчины по большей части устранялись из этой игры вплоть до конца XX века. Если пристально-недоброжелательно вглядываться в женскую моду, то и вовсе можно сказать, что мужчины устранялись именно с целью проложить альтернативный и лучший путь, создать живой наглядный аргумент против крайностей, навязываемых модой. В таком случае женщин было бы естественно презирать за следование этим крайностям.

Во второй половине XX века некоторые женщины публично соглашались с подобными аргументами. Их согласие выражалось в том, чтобы до суеверия тщательно копировать мужскую схему одежды и отвергать женскую. Иные феминистки в 1970-е годы похвалялись отсутствием юбок, словно возвещая полный разрыв с модой, как якобы разорвали с ней мужчины. Правда же состоит в том, что мужчины вовсе не отказывались от моды, но участвовали в другой схеме одежды. Классический мужской костюм XIX века был замечательно выразителен и гибок, столь же текуч и креативен, как женские моды, но его вариации последовательно противопоставлялись женскому подходу к моде, который фактически задвигал их в тень.

Все элементы мужского классического костюма варьировались по форме и текстуре, масштабу и поведению. Пиджаки бывали прямоугольные и короткие, приталенные и длинные, с различным расположением пуговиц и швов, брюки бывали широкие и мягкие, жесткие и узкие, шароварами или в обтяжку. Верх и низ шили из разной ткани или из одной и той же. Жилеты, почти исчезавшие, а затем вновь возвращавшиеся к жизни, столь же активно менялись, зачастую были цветными и по-разному обыгрывали формальные отношения с остальными компонентами костюма. Мужчина в костюме производил впечатление изысканности или грубости, казался уступчивым или неподатливым, дружелюбным или грозным. Невероятное стилистическое разнообразие воротников и галстуков входило в моду и выходило из моды, официальные варианты дополнялись не менее пестрыми версиями неформальных шейных аксессуаров. Особо отметим стилистическое богатство шляп, этих знаменитых символов мужественности, родом из далекого прошлого. Формальные шляпы в последнее время забыты, зато неформальные процветают как никогда прежде. Стили мужской одежды сливались, разделялись и воссоединялись, постоянно порождая новые представления о том, как надо выглядеть, а как нельзя, и все это внутри одной и той же гибкой системы условностей. Эта элегантная смесь элементов бесконечно обогащалась заимствованиями из не столь элегантных источников. Мужская экипировка могла выглядеть как не-модная, но это иллюзия: мужской облик столь же склонен к риску и иронии, сколь женский, и его репрезентационная роль столь же велика.