Мэри Бирд - Цивилизации. Образы людей и богов в искусстве от Древнего мира до наших дней

36. Античный «Кулачный боец» в определенном смысле предвосхищает реалистические изображения бокса в работах Джорджа Беллоуза начала XX в.; этот рисунок Беллоуза, сделанный в 1919 г., показывает и разоблачает красоту «призового боя».

37. Настоящая ткань так себя не ведет. На крупном плане видны следы цветной краски, до сих пор сохранившейся на статуе.

Прямота — вот что было утрачено в ходе греческого переворота. Более поздние статуи могут быть пластичнее, чем Фрасиклея, и иметь куда более раскованные позы. Но они не взаимодействуют со своими зрителями, как она. Если вы попытаетесь заглянуть им в глаза, окажется, что многие из них уклоняются от вашего взгляда, иные же, как «Кулачный боец», погружены в себя. Вовлеченный зритель превращается в восхищенного наблюдателя, и мы на шаг приближаемся к тому, чтобы скульптура стала арт-объектом. Фрасиклея решительно сопротивляется тому, чтобы быть арт-объектом, и уж точно не уклоняется.

Другая проблема выходит на поверхность, когда мы начинаем отодвигать границу, разделяющую человеческие существа и их внешне «живые» изображения, выполненные в бронзе и мраморе. В воображении греко-римлян эта граница между артефактом и плотью была опасно размыта, что имело определенные последствия для статуй обнаженных женщин, которые в результате еще одного культурного переворота появились в классической скульптуре в IV в. до н. э.

Греческие и римские авторы постоянно обращались к идее о том, что искусство должно создавать иллюзию реальности. Высшее художественное достижение они видели в том, чтобы изображение невозможно было отличить от изображаемого. В связи с этим получила известность история соперничества двух художников, живших в конце V в. до н. э., Зевксиса и Паррасия. Чтобы выяснить, кто из них лучший, они устроили состязание. Зевксис нарисовал кисть винограда, да так реалистично, что птицы слетелись клевать ягоды. Это был триумф «похожести», обещавший художнику победу. Однако Паррасий нарисовал занавес, который Зевксис, разгоряченный своим успехом, потребовал отдернуть, чтобы открылось спрятанное за ним изображение. Согласно Плинию, который рассказал об этом случае в своем сочинении, Зевксис быстро осознал ошибку и уступил победу сопернику: «Я обманул только птиц, а Паррасий сумел обмануть меня».

38. Римская копия Афродиты Книдской. Ткань, которую она держит в левой руке, выполняет двойную функцию. Во-первых, она «извиняет» наготу богини (позволяя предположить, что ее застали сразу после принятия ванны), во-вторых, служит опорой изваянию.

Никаких следов этих произведений, если они и существовали в действительности, не сохранилось. Зато мы много знаем о мраморной статуе, с которой приключилась похожая — но куда более возмутительная — история. Эта скульптура работы Праксителя, созданная около 330 г. до н. э., сегодня носит название «Афродита Книдская», поскольку стояла она в Книде, греческом городе на западном побережье Малой Азии (современной Турции). Эта статуя славилась по всему античному миру, поскольку стала первым скульптурным изображением обнаженного женского тела (хотя в данном случае это было тело богини в человеческом обличье), тогда как столетиями женщины представали в скульптуре одетыми. Оригинал работы Праксителя давно утрачен; предполагают, что статуя, перевезенная в Константинополь, в V в. погибла при пожаре. Но она была настолько знаменита, что с нее сделали сотни копий и реплик, полноразмерных и в миниатюре, и даже изображали ее на монетах. Многие из копий дошли до наших дней.

Сегодня, когда изображения обнаженного женского тела встречаются всюду, трудно представить, насколько дерзко и рискованно эта статуя выглядела в глазах первых зрителей, не привыкших к публичной демонстрации женской плоти (в некоторых частях греческого мира женщины, по крайней мере представительницы привилегированного класса, закрывали лица). Даже само словосочетание «первое изображение обнаженного женского тела» преуменьшает впечатление, поскольку позволяет предположить, что появлению этого изображения предшествовало некое художественное или стилистическое развитие. На самом деле, что бы ни подтолкнуло Праксителя к этому эксперименту (еще один «культурный переворот», причины которого не вполне ясны), он разрушил общепринятые представления об искусстве и гендере примерно так же, как это сделали Марсель Дюшан или Трейси Эмин, когда первый превратил в арт-объект писсуар, а вторая — палатку под названием «Все, с кем я спала». Пожалуй, нет ничего удивительного в том, что заказчик произведения — греческий город Кос, расположенный на острове близ малоазиатского побережья, — отказался от обнаженной «Афродиты» и выбрал вместо нее более безопасный, «одетый» вариант статуи.

Но дело не только в наготе. От всего, что ей предшествовало, Афродиту отличает явный эротизм. Чтобы понять это, достаточно взглянуть на ее руки. Пытаются ли они стыдливо прикрыть наготу? Указывают ли на то, на что зритель особенно жаждет взглянуть? Или же они просто дразнят? Каким бы ни был ответ, именно Пракситель создал те провокационные отношения между женской статуей и предполагаемым зрителем-мужчиной, которые больше уже не исчезали из европейского искусства и о которых знали еще некоторые древнегреческие зрители. Именно это сделало статую Афродиты героиней истории, в которой мужчина обошелся с мраморной богиней так, будто она была из плоти и крови. В наиболее полном виде эта история содержится в любопытном эссе, написанном около 300 г.

Автор рассказывает, скорее всего, о выдуманном споре трех мужчин — девственника, гетеросексуала и гомосексуала, которые в долгой и щекотливой дискуссии обсуждают, какой вид секса лучший, если таковой вообще существует. В ходе спора они прибывают в Кнод и направляются к главной городской достопримечательности — знаменитой статуе Афродиты, стоящей в храме. Гетеросексуал с ухмылкой поглядывает на ее лицо и грудь, мужчина, предпочитающий любовь мальчиков, сверлит взглядом ее зад, и тут оба они замечают небольшое пятно на мраморе с внутренней стороны бедра статуи, ближе к ягодицам.

39. Афродита явно указывает себе на грудь; по античным представлениям, браслет на ее плече также мощный эротический сигнал.