Коллектив авторов - В. Маяковский в воспоминаниях современников

Маяковский был старостой у нас в этот период. У нас были прогулки общего характера, причем встречались все арестованные во внутреннем дворе. На одной из таких прогулок у нас встал вопрос о выборе старосты. Маяковский проявил себя как организованный парень, и его выбрали. В его обязанности входило наблюдение за варкой пищи и т. п., а главным образом связь с волей и соответствующие информации о том, что делается тут и что делается там, кто как ведет себя на допросах, нет ли измены, нет ли предательства.<...>

Во все время, которое мы здесь находились, он оставался в должности старосты.

Интересно, что в этот период у него не было никакого особого интереса к поэзии. Больше того, надо сказать, что живописью он увлекался колоссально. Все время карандашик, зарисовочки, стремление набросать товарищей. И уже акварелью работал. Были у него итальянские карандаши, акварель. Но к поэзии у него не проявлялось интереса.

Я приведу один пример. Первый случай разговора о поэзии у меня с ним был в это время относительно Бальмонта. И вот по вопросу о Бальмонте я ему на память прочитал из Бальмонта одну вещь. И на эту вещь он откликнулся совершенно определенно: "Вот, сукин сын, реакционер".

Ему бросился в глаза реакционный характер этого произведения: "Тише, тише совлекайте с древних идолов одежды!.."

Там дальше есть такое место: "И смерть, как жизнь, прекрасна". Это особенно возмутило Маяковского, то есть это же тухлятина, гадость какая. Такое вот отношение было.

А форма его совершенно не интересовала, об этом он не говорил. Говорил только о содержании произведения, которое носит явно реакционный характер. <...>

После этого был мой второй и третий арест. <...>

Затем я уехал в Казанскую губернию, во вторую свою высылку, после третьего ареста.

Владимир приезжает в Казань. По–моему, это был 1915 год. И тут было несколько встреч.

Во–первых, пришел Володя ко мне на улицу Жуковского, в дом Баранова. Это была очень приятная, радостная встреча. При первой встрече были жена, моя теща. И разговор начался прямо о желтой кофте. Эта желтая кофта на Веру Александровну произвела очень неприятное впечатление, и она к нему пристала: "Ты умный парень, мы же тебя знаем, брось ты эту ерунду". Он огрызался на это.

Мать моей жены – сестра Найденова, автора "Детей Ванюшина". Это семья главным образом театральная. И Владимир использовал этот момент, парируя таким образом: "Вы же любите театр!" А они действительно любили театр, сами играли и имели к тому данные. И Володя парировал: "Ну, что такое! А разве нельзя ходить в том костюме, в котором играешь?"

И он ее поставил в тупик таким образом.

Это была первая встреча на квартире.

Вторая встреча. У него был вечер в Большом собрании, где он выступал. Он и приехал ради этого вечера в Казань. С ним были Бурлюк и Каменский 6.

(В. О. Перцов. Тогда это 1914 год.)

Я был на этом вечере, и у меня в памяти осталось такое впечатление, что особенно большой скандал на вечере произошел в тот момент, когда он читал свою вещь:

. . . . . . . . . . . . . . . . отсюда

в чистый переулок...

(читает) 7

И когда он дошел до этого "жира", то началось большое смятение в первых рядах, и начал разыгрываться скандал. Публика была смешанная. В первых рядах была публика буржуазного типа, а дальше сидела студенческая молодежь и т. д. Молодежь, конечно,– ага, так им и надо! (по морде, значит), очень им понравилось. А в первых рядах несколько человек поднялось и ушло: дикость, недопустимая вылазка! и т. п.

И третий момент такой. Кроме встречи у меня, была устроена вечеринка с передовой интеллигенцией тамошних мест в центре города, в ресторане "Китай". Были Маяковский, Бурлюк, Каменский. И публика главным образом вела разговор на тему о том, что такое это за направление, о Маринетти.

Я работал там помощником у одного профессора. Это была главным образом интеллигенция по моей линии, публика из Казанского университета, журналисты, доценты. Всего человек двенадцать было. Сидели в отдельной комнате в ресторане. Публика была мною собрана с тем, чтобы послушать (как договорились с Владимиром), какое течение он защищает.

Но не это меня интересовало. Меня интересовали его политические взгляды. И мы говорили при встрече вдвоем об отношении к либеральной буржуазии, о рабоче–крестьянском блоке. И я помню абсолютно точно его отношение к этим вопросам.

Наша беседа была наедине. Надо сказать, что жена моя тогда не была членом партии, она стала оформленным членом партии с 1917 года, хотя это был тот же самый человек, который встречался с Маяковским с 1908 года. Я женился в 1907 году. И меня интересовало, какие взгляды теперь у Владимира: поэзия поэзией, а может быть, он на конспиративной работе. Я сам, приехав в Казань, получил работу у профессора, официальное положение было у меня научного работника, а в то же время держал связь с заграницей, и об этом никто не знал, конечно.

И вот что получилось. Владимир стоял на такой позиции, что взгляды его абсолютно не изменились, что он в политическом отношении совершенно тот же, каким был и раньше, что его отношение к буржуазии, к либеральной буржуазии, к ее партиям, ко всем основным вопросам рабочего движения ни в чем, ни в малейшей степени не изменилось.

Тут у нас был спор такого характера. Я от него узнал вещи, которых я не знал, например, о Маринетти, о происхождении футуризма. Меня беспокоило то, что эти люди в области политики стоят на чрезвычайно реакционных позициях.

Он отвечал на это, что это вопросы искусства, совсем другая вещь. И из этих его позиций в искусстве не было никаких выводов в область политики.

Он говорил, что сейчас не работает в партийной организации, но в силу того, что он всецело сейчас ушел в интересы поэзии, что это требует от него громадной работы, что у него очень мало времени. Он говорил: "Ты все напираешь на Пушкина, на большую культуру, а я в свое время этого как следует и не проходил, и мне надо очень много работать". Он упирал на то, что он колоссально много времени затрачивает на свою работу, на поэзию, причем подчеркивал, что он ни в коем случае не хочет идти по линии подражания.

Я помню такую фразу, такой образ: "Девушка, как облако".

– Я этого повторять не буду, моя задача заключается в другом, я иду по самостоятельному пути, мне нужно проделать колоссальную работу для того, чтобы добиться результатов в этом направлении. <...>

Он, например, говорил мне: "Я знаю, как пишет Пушкин, но у меня свой путь, я не хочу быть просто подражателем Пушкина, я хочу писать по–другому, мои потребности иначе об этом говорят. Кроме того, ты знаешь, я ведь и Пушкина-то толком не знаю".

Вот важнейшие моменты в этих встречах.

Это было осенью, когда уже разразилась война.