Мария Степанова - Против нелюбви

Джанет Малколм в очень хорошей книжке о Сильвии Плат удивляется неуспеху одной из ее биографий. Автора, Энн Стивенсон, обвинили в недостатке объективности, в том, что – очень грубо говоря – она рассказывает не «как было», а «как считает вдовец», Тед Хьюз, признанный злодей платовского канона. Странно, говорит Малколм, никому не приходит в голову, что именно версия Хьюза, человека, прожившего с Плат целую жизнь, ее первого и главного собеседника, должна бы вызывать у читателей жгучий интерес. Но это, увы, не так: в вуайеристском мире знания, полученные из первых рук, не ценятся, настоящий товар можно добыть только против воли хозяина.

Хозяева действуют читателю на нервы уже тем, что закрывают (часто собственным телом) доступ к объекту нашего интереса. Запирают бумаги в архиве (Ариадна Эфрон – до 2000 года, Бродский, согласно завещанию, на полвека). Нанимают и увольняют доверенных биографов, путают текстологов, настаивают на своем, говорят как право имеющие. Это действительно тяжело перенести – тем более что в сердце своем мы давно уже потеснили их и стоим у гроба на равных, вооруженные знанием, интуицией, волей к пониманию. Чего нам недостает (и что в избытке у тех, кто, как это иногда кажется, лезет в объектив, заслоняя то, что никак не удается увидеть) – так это любви.

Мусорные мемуары пишутся глазами и руками нелюбви – достаточной, чтобы взяться за перо. Их питательная почва – чья-то подспудная уверенность в общей низости, в том, что изнанка высокого всегда обернется конфузом и анекдотом. Их слишком легко опознать: они почти никогда не бывают содержательны (и редко далеко уходят от постели). Они доверху набиты бытовыми подробностями и дышат несытой жаждой: выговориться, наконец, отвести душу. Но главное, что их выдает, – то, как (как в страшном сне) неузнаваемы те, о ком они говорят. Как у Герштейн: Мандельштам первой книги («Новое о Мандельштаме») иногда бывает похож, Мандельштам «Лишней любви» несущественен, Мандельштам «Надежды Яковлевны» – совсем уже картонный черт на пружинках, базарный мавр Моностатос, рядом не стоявший ни с одним из собственных стихов. Для того, чтобы вернуть происходящему утраченный масштаб, достаточно перечитать текст, где он похож всегда, короткие и великие воспоминания человека любящего, ясной Наташи – Натальи Штемпель.

Мертвые ничем не отличаются от живых: к ним липнет все. Никакого срока давности здесь нету, вспомним горбатого короля.

Осип Эмильевич заметил колечко с изумрудом, подсел к ней, попросил показать колечко ему: она сняла кольцо с пальца, и Осип, налюбовавшись изумрудом, надел колечко на палец… себе, поблагодарил девушку и уже собрался уходить. Она потребовала кольцо назад, а он не захотел отдавать, говоря, что это кольцо ему очень нравится, что оно ему идет, что он вообще имеет большее даже право, так как изумруд именно ему, а не ей, «больше показан». Все же кольцо было владелице возвращено, не помню только точных слов В.А. <���Мануйлова>, – пришлось ли вмешиваться доброму Максу <���Волошину> в эту историю или нет.

Эта классическая, чистопородная сплетня, донесенная современником (эхо старинного, песком засыпанного пляжного флирта – «а мы своих кульков не отдадим»), запросто приводится в комментарии к свежеизданным запискам Ольги Ваксель в качестве «одного из случаев, нелестно рисующих поэта», – то есть доказательства человеческой недоброкачественности Мандельштама.

Сама Ваксель писала о Мандельштаме так: «Я очень уважала его как поэта, но как человек он был довольно слаб и лжив». А он о ней, мы знаем, вот как:

В такой асимметрии, как ни странно, можно найти утешение.

Проза

Памяти памяти, 2017

Эссе

Один, не один, не я, 2014

Три статьи по поводу, 2015

Стихи

Песни северных южан, 2001

Близнецы, 2001

Тут-Свет, 2001

Счастье, 2003

Физиология и малая история, 2005

Проза Ивана Сидорова, 2008

Лирика, голос, 2010

Стихи и проза в одном томе, 2010

Киреевский, 2012

Spolia, 2015

Против лирики, 2017

Как, например, в дневниковой записи, сделанной в 1998-м: «Избавить вещь от этой ауры семейного; пусть кружка (комментарии, конц<���ептуали>зм), пусть слоя (задушевное, КСП). Сделать вещь холодной».

Но только большинства – см., например, наблюдение Татьяны Нешумовой, сопоставляющее «розоватых зайчиков» стихотворения с блоковским «Зайчик розовый запляшет / По обоям на стене» и заставляющее задуматься о блоковском сюжете Г.Д. Кажется, с этого текста он и выходит на поверхность (позже будут написаны статья о «Двенадцати» и анализ стихотворения «Похоронят, зароют глубоко»).

Ср. в стихотворении 1984 года, открывающем «Думу Иван-чая»: