Михаил Стеблин-Каменский - Мир саги. Становление литературы

Неосознанность авторской активности в отношении «саг об исландцах» следует, конечно, также из их последователей анонимности: те, кто их писали, никогда сами себя не называют, и никто их никогда не называет. Высказывались предположения, что последовательная анонимность «саг об исландцах» объясняется то ли «скромностью» их авторов, то ли «отсутствием в них стремления к оригинальности», то ли их «равнодушием к авторскому праву», то ли их «христианским смирением», то ли просто «традицией» и т. п. Но спрашивается, а чем же объясняется «скромность» тех, кто писал «саги об исландцах», их «равнодушие к авторскому праву» и т. д.? Очевидно, особым, непохожим на наше, отношением к авторству, неразвитостью представлений об авторстве, другими словами — его неосознанностью.

Можно было бы еще предположить, правда, что последовательная анонимность «саг об исландцах» — это случайность. Ведь в отношении некоторых других саг, и в первую очередь некоторых «саг о королях», авторство известно. Но в том-то и дело, что именно в случаях, когда автор саги как будто известен, всего отчетливее проявляется неосознанность авторства. Как правило, автор саги считается известным потому, что в каком-то древнеисландском памятнике сказано: эту сагу «написал» или «продиктовал», или «составил» такой-то. Но, как уже говорилось, значение этих слов совсем не тождественно значению современных слов «сочинять», «быть автором» и т. п. Кроме того, само сообщение о том, что такой-то «написал» или «составил» данный памятник, всегда сделано вовсе не с целью атрибуции данного памятника определенному автору, но из совсем других побуждений, например, чтобы объяснить написанное кем-то другим, тем самым называя его имя, и т. п. Наконец, все те многочисленные древнеисландские произведения, авторы которых считаются известными, как «Сага о Сверрире» аббата Карла Йонссона, «Круг Земной» Снорри Стурлусона, «Сага о Хаконе Хаконарсоне» или «Сага об исландцах» Стурлы Тордарсона, явно претендуют на то, что они правда, а не вымысел их авторов, т. е., конечно, синкретическая правда, или правда, подразумевающая неосознанность авторства.

Все древнеисландские слова, которые можно было бы заподозрить в том, что они в известных случаях все же подразумевали авторство, слова rita или skrifa ‘писать’, setja saman ‘составлять’ и т. п. — явно не древнее письменности. Отсюда как будто следует, что до возникновения письменности вообще не было никакой возможности выразить принадлежность произведения определенному автору. Любопытно, однако, что это верно только в отношении прозаических произведений. Слова skáld ‘скальд’, ‘автор стихов’ и yrkja ‘быть автором стихов’, ‘сочинять стихи’ несомненно существовали задолго до возникновения письменности. Таким образом, в продолжение долгого времени существовали слова «автор стихов» и «быть автором стихов», но не было слов «автор» и «быть автором». Это, конечно, значит, что авторство стало осознаваться в поэзии гораздо раньше, чем в прозе. Вместе с тем несомненно, что в поэзии скальдов тоже господствовала синкретическая правда и даже в еще большей мере, чем в сагах. Скальды явно считали, что они сообщают в своих стихах и, в частности, в хвалебных песнях не свой вымысел, а только просто правду, как это видно, например, из известных слов Снорри Стурлусона: «Мы признаем за правду все, что говорится в этих стихах о походах или битвах королей, ибо, хотя у скальдов в обычае всего больше хвалить того правителя, перед лицом которого они находятся, ни один скальд не осмелился бы приписать ему то, что — ложь и небылица, как всем известно, кто слушает, в том числе самому правителю». Таким образом, получается, что синкретическая правда господствовала и в таких произведениях, которые явно были продуктом осознанного авторства, а именно в поэзии скальдов, и это как будто противоречит тому положению, что синкретическая правда подразумевает неосознанность авторства. Однако если разобраться в характере авторства в поэзии скальдов, то господство в пей синкретической правды окажется, наоборот, одним из важнейших свидетельств в пользу положения, высказанного выше. Крайний формализм, характерный для поэзии скальдов, — несомненно проявление того, что творчество в этой поэзии могло быть направлено только на форму, но не на содержание. Будучи синкретической правдой, содержание в поэзии скальдов не могло быть продуктом сознательного авторства. Скальд явно сознавал себя автором только формы, но не содержания. Таким образом, авторство в поэзии скальдов не было осознанным авторством в современном смысле этого слова.

Неосознанность авторства не подразумевает, конечно, отсутствия авторства или творчества вообще. Но она несомненно подразумевает особый характер творчества. Авторство в отношении произведений, представлявших собой синкретическую правду, должно было быть чем-то совсем непохожим на авторство в современном смысле этого слова. Поэтому, если и употреблять слово «автор» в отношении «саг об исландцах», то, может быть, следовало бы ставить его в кавычки. Авторство проявлялось в «сагах об исландцах» прежде всего в скрытом вымысле, или вымысле, который позволяли себе «авторы» саг, оставаясь в пределах того, что представлялось правдой и поэтому не осознавалось как вымысел или авторское творчество. Скрытый вымысел был, конечно, художественным творчеством, но поскольку он не осознавался, ему не придавалось того значения, которое ему придает современный человек. Поэтому тот, кто писал сагу, так же как и тот, кто ее рассказывал, не стремился непременно внести в нее скрытый вымысел, т. с. быть «автором». Тем самым авторская активность того, кто писал или рассказывал сагу, могла быть значительно меньшей, чем активность автора в современном смысле этого слова. Она могла и приближаться к нулю, и тогда тот, кто писал сагу, был просто более или менее точным записывателем, если у него был устный источник, или, если у него был письменный источник, списывателем.

В наше время границы между записыванием, списыванием, редактированием, компилированием и сочинением, как правило, совершенно четки. Неосознанность авторской активности подразумевает менее четкое осознание границ человеческой личности. Если тот, кто писал, не сознавал своей авторской активности, то он, естественно, не мог отграничить ее от того, что в наше время называется записыванием, списыванием, компилированием, редактированием, переработкой и т. д. Следовательно, и слова «записыватель», «переписчик», «компилятор», «редактор» и т. п. в применении к «сагам об исландцах» следовало бы употреблять в кавычках — ведь их значение в этом случае отлично от обычного в наше время. Из сопоставлений разных списков или редакций той же «саги об исландцах» очевидно, что «записыватель» или «переписчик» мог проявлять также и редакторскую или авторскую активность — менять стиль, делать сокращения или добавления, вносить скрытый вымысел, например придумывать диалоги. Но и, наоборот, очевидно, что в ряде случаев так называемый «автор» просто списывал. Таким образом, авторство в «сагах об исландцах» — нечто крайне неопределенное. Правда, существование четкой границы между «автором» и «переписчиком», которая обычно предполагается современными исследователями, доказывается якобы тем, что наиболее популярные из саг, и в первую очередь «Сага о Ньяле», сохранились во многих рукописях, очень сходных между собой, т. е. как бы в списках с одного «авторского оригинала». Но возможно и другое объяснение: в случае популярного текста списывание могло сопровождаться минимальной авторской активностью. Существование «авторского оригинала» в современном смысле этого слова а у этого выражения нет другого смысла, кроме современного, — еще менее вероятно в отношении других «саг об исландцах».