Михаил Стеблин-Каменский - Мир саги. Становление литературы

Впрочем, такое отношение к кровавой мести не типично для официальной христианской идеологии. Ведь одним из ее краеугольных камней считается заповедь не убий. Было ли, однако, христианское не убий чем-то более гуманным, чем представления об убийстве, господствующие в сагах об исландцах? В условиях, в которых происходила христианизация в средневековой Скандинавии, когда государственная власть в лице короля и церкви брала в свои руки права и обязанности, которые раньше были прерогативой отдельного члена общества, другими словами, когда самопомощь, господствовавшая раньше, уступала место государственной системе наказаний, христианское не убий было, конечно, величайшим лицемерием. Право наказывать и, в частности, убивать переходило от отдельного человека к государству, чтобы быть использованным этим последним в гораздо более крупных масштабах, чем те, которые были возможны для отдельного человека. Но теперь убивали не в отместку за себя или своих родичей и друзей, а по приказу свыше или по велению бога, идеального прообраза государственной власти. Каждый человек становился, таким образом, потенциальным наемным убийцей или палачом. При этом узаконивалось лицемерное отношение к убийству, поскольку одновременно проповедовалась заповедь не убий, т. е. осуждалось убийство вообще, хотя истинным смыслом этой заповеди было: не убивай твоего врага, но убивай врагов короля и бога. С введением христианства вошли в употребление пытки. Людей пытали и казнили за отказ принять христианство, т. е. стали возможными убийства во имя идеи, нечто, неизвестное раньше и делавшее возможным убийства в неслыханных раньше масштабах. Вместе с тем уступка своих прав и обязанностей государству или карающему и награждающему богу с его адом и раем была ограничением независимости и самостоятельности отдельного человека, уменьшением его моральной ответственности, уроном его самоуважению и достоинству и тем самым предпосылкой для развития в нем комплекса неполноценности.

В работах о сагах об исландцах принято всякое проявление гуманности или миролюбия в этих сагах считать результатом христианского влияния. Такая практика основана, очевидно, на представлении о христианстве как гуманной и миролюбивой идеологии. Но это представление было бы, может быть, понятным в отношении того сентиментального христианства, которое получило распространение в Европе сравнительно недавно, христианства без веры в мучения грешников в аду, без нетерпимости, без культа самоистязания и прочего садизма и мазохизма, издавна характерных для христианства. В отношении средневекового христианства это представление безусловно неверно.

Что касается миролюбия, то очевидно, что оно должно было цениться и в обществе, где господствовала самопомощь и открытое убийство было законным. В таком обществе люди вскоре истребили бы друг друга, если бы не существовало представления, что неспровоцированное убийство — зло, т. е. если люди не ценили бы миролюбия. Урожая и мира было принято просить у богов во время пиршества в языческом храме. Положительные оценки людей в сагах об исландцах — это всего чаще которого любят, у которого много друзей (vinsæll), а также спокойный, сдержанный (vel stilltr), т. е. миролюбивый, а отрицательные — которого не любят (óvinsæll), неуступчивый, несговорчивый (ódæll, óvæginn), насильник, задира (ójafnaðarmaðr, óeirðarmaðr, vígamaðr) и т. п., т. е. не миролюбивый. Особо миролюбивых героев саг об исландцах, таких как Аскель в Саге о людях из Долины Дымов, Ингимунд и его сын Торстейн в Саге о людях из Озерной Долины, Гуннар и Ньяль в Саге о Ньяле и т. д., в последнее время толковали как христианское переосмысление языческих героев, как попытку сделать языческих героев предтечами христианства. Но таким образом тем, кто писал саги об исландцах, приписывается сентиментальное представление о христианской религии, которое получило распространение в литературе только в XIX в.

Не случайно оба основных провозвестника христианства в западной Скандинавии — норвежские короли Олав Трюггвасон и Олав Святой — начали свою карьеру как викинги, и в сагах о них очень большое место занимают их воинские подвиги. Что христианство отнюдь не было гуманным и миролюбивым, очевидно из многочисленных и часто очень обстоятельных рассказов о том, как оно вводилось в Исландии и Норвегии. Саги, в которых сохранились эти рассказы, написаны верующими христианами, так что, хотя в них, конечно, не все исторически точно, нет никаких оснований сомневаться в том, что моральная сущность христианства, какой она была еще и в эпоху написания этих саг, передана в них верно.

Например, в саге о короле Олаве Трюггвасоне, написанной монахом Оддом Сноррасоном около 1190 г. для прославления Олава как исландского национального героя (при нем было введено христианство в Исландии), много рассказывается о том, как язычники принимали христианство вовсе но потому, что осознавали моральное

превосходство христианской религии, но потому, что король пытками, казнями и запугиванием адскими мучениями принуждал их принять се или как-нибудь иначе; убеждал их в том, что христианский бог сильнее языческих богов или просто что он, Олав, сильнее язычников. В союзе с императором Оттоном Олав Трюггвасон воевал против датского короля и норвежского ярла. Всюду, где они проходили, — рассказывается в саге, — они велели людям креститься, и тогда они не грабили их. Большинство к своему благу принимали крещение, а тех, которые не хотели его принять, они убивали. Когда оркнейский ярл Сигурд Хлёдвессон, несмотря на то что король запугивал его мучениями в аду, вечном огне и морозе и многими другими ужасными муками, отказался принять христианство, король захватил юного сына ярла и грозил отрубить ему голову на глазах ярла, если тот не примет христианства. Только тогда ярл согласился и на принятие христианства, и на мир с королем. Ярл и все его люди приняли крещение. Жителей острова Мостр убедило в превосходстве христианства только то, что три их оратора, которым было поручено защищать язычество, вдруг потеряли дар речи: на одного напал кашель, на второго — заиканье, на третьего — хрипота. В Трондхейме, собрав на пир местную знать, король предложил всем либо быть принесенными в жертву языческим богам, т. е. быть убитыми, либо принять христианство. Одно из двух, — сказал он, — креститесь или отправляйтесь к вашим богам. Все согласились креститься. Так-то оно лучше для нас всех, — милостиво сказал король.

На второй год своего царствования король объявил вне закона всех искусных в волшебстве, тех, кто следовал старой вере, и особенно всех тех, женщин или мужчин, кого норвежцы называют колдунами и колдуньями, и велел убивать их как стоящих вне закона или убийц. Собрав однажды всех колдунов и колдуний якобы на прощальный пир перед их отъездом из Норвегии на корабле, он велел поджечь дом, где происходил пир, и поднялся там страшный плач и вопли женщин и мужчин, — рассказывает сага.