Евгений Жаринов - Лекции о зарубежной литературе. От Гомера до Данте

Уже при этой первой встрече душа поэта «содрогнулась». Ещё более сильное волнение вызвала в нём вторая встреча, которая произошла через девять лет. Данте рассказывает, что, когда ему исполнилось восемнадцать лет, он увидел на одной из улиц Флоренции даму в одеждах ослепительно белого цвета. Белый цвет означал непорочность. С тех пор во сне и наяву у Данте начались видения. Повествуя о них, Данте, несомненно, прибегает к натяжкам, стараясь, чтобы чудесные появления Беатриче неизменно сопровождались числом «девять», ибо девяти лет он увидел ее в первый раз. Дата реального события наполняется глубинным смыслом, связываясь в сознании поэта с троичной основой мироздания (поскольку «девять» таит в себе число «три»).

На этот раз Беатриче приветливо поклонилась поэту, и этот поклон наполнил его душу неизъяснимым блаженством. Потрясённый поэт бежит в уединение и видит сон, который он описал в своём первом сонете. Данте увидел, что в его комнате в облаке цвета огня появился юноша, который нес в руках спящую Беатриче, едва прикрытую прозрачным плащом. Юноша – это сам Амор, Бог любви. А Бог, в свою очередь, есть идея, или форма. И формой всех форм является Бог, движимый божественной Любовью. Здесь чувствуются отголоски учения Аристотеля в интерпретации Фомы Аквинского.

Однако дантовское понимание искусства и любви восходит своими истоками не только к Аристотелю, но и к Платону и неоплатонизму. Оно базируется на признании примата идеи. Эта идея, связываемая непосредственно с богом, обладает абсолютным совершенством только в чистом виде. Преломленная же в материи природы или искусства, она утрачивает свою первозданную законченность. Тем самым перед искусством встает задача приближения к потустороннему идеалу, который теоретически не может быть осуществим. Именно на этом пути искусство становится символом более высоких ценностей. Эти ценности предстают перед нами в туманном виде, они требуют от человека, пытающегося проникнуть в суть вещей, напряжения всех душевных сил.

Данте показывает в своём сне бога любви, несущего в руках его возлюбленную и дающего ей отведать его сердце. Это какая-то свободная игра бессознательного поэта. Игра очень личностная, субъективная.

«Новая Жизнь» непрестанно открывает нам внутренний мир поэта, иногда в терминах несколько непривычных современному читателю. Носящиеся вокруг Данте и других поэтов сладостного нового стиля духи: зрения, слуха, сердца – не что иное, как символические изображения чувств и переживаний героя. Эта система психологических знаков была в значительной степени заимствована у арабских медиков, труды которых стали известны в средневековой Европе благодаря латинским переводам. Разлад между внутренними духами приводит к смятению чувств, способен потрясти человека и довести его до экстаза. Данте был уже тогда мастером «противоречий», именуемых у провансальцев «discors».

Одна его мысль желает власти Амора, другая напоминает о муках, которые надлежит перенести влюбленному; «и каждый помысел столь мне противоречил, – рассказывает Данте, – что я пребывал в неведении, подобно тому, кто не знает, по какой дороге должен он идти; желает отправиться в путь и не знает, куда он стремится».

Образ девушки, вкушающей сердце влюблённого, показался странным друзьям поэта, как, впрочем, и современному читателю. Что это? Бессмыслица, бред, или какое-то интуитивное откровение? Сон – одно из таинственнейших явлений человеческой психики. В XX веке З. Фрейд и К.Г. Юнг посвятят сну всю свою научную деятельность и создадут теорию психоанализа. Но перед нами конец XIII века, а поэт в своих поэтических откровениях погружает нас в свой сложнейший мир переживаний. Создаётся потрясающая картина внутреннего мира гения. Это и будут называть в дальнейшем психологизмом – одно из самых ярких проявлений художественности. Так, у Данте парадоксальность человеческой психики даст знать о себе в картине девушки, пожирающей сердце влюблённого, а поэт-романтик Э.А. По в состоянии экстаза увидит образ ворона, ассоциирующегося с древними языческими сказаниями кельтов. Можно сказать, что Данте своим авторитетом, словно, позволит поэтам будущих времён быть бесстыдно откровенными в своих поэтических признаниях. Условность предшественников, поэтов-трубадуров, здесь дала трещину, сквозь которую, как сквозь асфальт пробились ростки свободной души, игры бессознательного, которая способна удивить не только друзей поэта, но и его самого. А друзья в ответ на такую откровенность считают Данте больным: столь туманен образ его мыслей и чувств. Таким образом, молодой Данте перекликается здесь с трубадурами и их тёмной манерой, но только эта самая тёмная манера столь темна, что словно пророчит мрак будущего непроглядного Ада из «Божественной Комедии».

Нескромные, лукавые расспросы друзей побуждают Данте скрывать свою любовь к Беатриче и притворяться влюблённым в другую женщину, которую он называет, следуя провансальской традиции, «дамой-ширмой».

Притворство поэта удаётся так хорошо, что Беатриче начинает верить в его неверность и перестаёт кланяться ему. Опечаленный поэт отправляется в уединение и проливает горькие слёзы. Однажды, очутившись в большом женском обществе, поэт вынужден был объяснить дамам, почему он избегает общества любимой женщины. Он говорит им, что видит высшее блаженство «в тех словах, что славят мою госпожу». На эту тему он пишет знаменитую канцону, начинающуюся словами «О донны, вам, что смысл любви познали…» Преодолевая условности поэзии трубадуров и их итальянских подражателей, Данте создает здесь новую поэтическую манеру, необычайно искренно и задушевно выражая свои чувства.

С такой же теплотой и искренностью Данте ещё много раз на протяжении «Новой жизни» рассказывает об облагораживающем воздействии, которое оказывает на него и на всех окружающих образ Беатриче. Она распространяет вокруг себя атмосферу добродетели и любовь, которую вызывает в людях. Сама Беатриче и есть путь к добродетели, к высшему и нравственному совершенству. Облагораживающее воздействие Беатриче особенно усиливается после её смерти, которая является главным переломным моментом в «Новой жизни».

После смерти Беатриче отчаяние поэта не знает границ. Первые стихи, написанные после её смерти, дышат исключительной глубиной и искренностью чувств. После нескольких лет тоски поэт встречает какую-то «сострадательную даму», жалеющую его, и на время увлекается ею. Но вскоре поэта охватывает раскаяние; он решает отныне всецело отдаться воспеванию Беатриче. Но для этого нужно долгое учение. Пока же поэт принимает «решение не говорить об этой благословенной до тех пор, пока я не смогу поведать о ней более достойным образом». Он будет накапливать знания для того, чтобы сказать о своей возлюбленной нечто такое, чего ещё не было сказано ни об одной женщине. Так, конец «Новой жизни» содержит намёк на следующее произведение Данте и в первую очередь на «Божественную комедию», которая представляется ему начинанием, предпринятым для прославления Беатриче.