Виталий Коротич - Застолье в застой

Большевики с первых своих шагов прежних цивилизаций не признавали, традиционные моральные ценности высмеивали, насаждая свою «классовую справедливость», усвоив ленинское: «Наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы пролетариата… Мы в вечную нравственность не верим и обман всяких сказок о нравственности разоблачаем».

Провокационные разговоры о всеобщем равенстве, которыми демагоги пользовались уже немало раз, затрещали с новой силой. Большевики врали, что теперь элитой в обществе станут простые труженики — рабочие и крестьяне, кухарки научатся управлять государством, а для начала можно пограбить, забирая себе все, что нравится, потому что, мол, праведно нажитых богатств не существует. Аристократия, буржуазия, прежнее офицерство, интеллигенция вычищались из жизни под пение «Отречемся от старого мира!».

Группы населения, составлявшие самую влиятельную, самую богатую его часть и зачастую не существовавшие по отдельности, стали как бы не нужны, поскольку обществу отныне надлежало быть однородным, как манная каша. Я забыл сказать о купцах, которых теперь искореняли, а раньше вроде бы тоже не звали в элитные слои общества, но без которых полноценная жизнь не состоялась бы. Константин Станиславский, чей Художественный театр не возник бы без помощи С. Т. Морозова, пишет о других купцах и фабрикантах, поддерживавших отечественную культуру: «С какой скромностью меценатствовал П. М. Третьяков! Кто бы узнал русского Медичи в конфузливой, робкой, худой фигуре, напоминавшей духовное лицо… Вот другой фабрикант — К. Т. Солдатенков, посвятивший себя издательству тех книг, которые не могли рассчитывать на большой тираж, но были необходимы для науки и вообще для культурных и образовательных целей. М. В. Сабашников, подобно Солдатенкову, тоже меценатствовал в области литературы и книги и создал замечательное в культурном отношении издательство. С. И. Щукин собрал галерею картин французских художников нового направления, куда бесплатно допускались все желающие знакомиться с живописью. Его брат П. И. Щукин создал большой музей русских древностей. А. А. Бахрушин учредил на свои средства театральный музей…» А украинские меценаты — Харитоненко и Терещенко! В музеи, основанные на их деньги, мы до сих пор ходим, восхищаясь картинами, которые эти люди купили для нас с вами.

Их-то, бывших на виду, и призвали грабить в первую очередь…

Обращение к самым низменным инстинктам удалось. Ясно, что нормальные рабочие и крестьяне грабить не шли, но и работать им не давали голосистые, рукастые люмпены, вырвавшиеся на передний план. Новые завоеватели страны хотели всех повязать круговой порукой, сделать своими сообщниками. Все делалось «на хапок», «по-быстрому» еще и потому, что большевики после успешного Октябрьского переворота вначале вообще не поверили своему счастью, общества не переустраивали, элиты не выделяли и планы у них были на уровне «цыганского счастья» из анекдота («Если б я стал царем, то схватил бы кусок сала и убежал»). Недавно мне довелось прочесть найденное в архивах частное письмо одного из творцов Октября Николая Бухарина, который откровенничал с другом в самом начале Гражданской войны: «Деникин под Тулой, мы укладываем чемоданы, в карманах уже лежали фальшивые паспорта и «пети-мети», причем я, большой любитель птиц, серьезно собирался в Аргентину ловить попугаев. Но кто, как не Ленин, был совершенно спокоен, и сказал, и предсказал: «Положение — хуже не бывало. Но нам всегда везло и будет везти!» В это везение поверили не все сразу. Будущий ленинский нарком культуры Луначарский, когда-то, кстати, учившийся в одной киевской гимназии с Михаилом Булгаковым, тоже задергался в страхе перед возмездием, когда судьба переворота чуть провисла, и вдруг, на всякий случай, с перепугу, окрестил своего сына…

Уже сто раз описано, как после смерти Якова Свердлова вскрывали его сейф с бриллиантами, припрятанными «на всякий случай». Главным держателем «аварийного общака» числилась вдова Свердлова Клавдия Новгородцева. У нее были набиты драгоценными камнями три ящика комода и сундук. Новые хозяева жизни с самого начала повели себя, как шпана; может быть, поэтому советская элита так и не сложилась. Были главари, а элиты не было. Было «классовое чутье», но при отсутствии элементарной порядочности. На правовом беспределе элиты не строятся, даже у воровских объединений есть своя этика, свой «закон».

К тому же новая элита возникала скоропостижно, отменяя и растаптывая прежних хозяев жизни. Лацис, руководивший одно время украинской ЧК, а затем ставший заместителем у Дзержинского, разъяснял: «Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал словом и делом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, — какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого». Сам Дзержинский был еще более категоричен и краток: «Для расстрела нам не нужно ни доказательств, ни допросов, ни подозрений. Мы находим нужным и расстреливаем, вот и все». Знаменитый писатель Владимир Короленко вздыхал из Полтавы: «Никто не знает, кто его может арестовать и за что…» Василий Шульгин рассказывал из Киева: «Я на минуточку остановился на Большой Васильковской, которая теперь называется Красноармейская, где был наш клуб «русских националистов». В 1919 году членов этого клуба, не успевших бежать из Киева, большевики расстреливали «по списку». Где-то нашли старый список еще одиннадцатого года и всех, кого успели захватить, расстреляли». Иван Бунин пытается понять происходящее в Одессе: «Встретил мальчишку-солдата, оборванного, тощего, паскудного и вдребезги пьяного. Ткнул мне мордой в грудь и, отшатнувшись назад, плюнул на меня и сказал: «Деспот, сукин сын!» Чуть дальше: «День и ночь живем в оргии смерти. И все во имя «светлого будущего», которое будто бы должно родиться из этого дьявольского мрака» …

Даже при самых оголтелых тираниях законы есть — пусть жестокие, но законы. В тоталитарном советском обществе законов не было. А было «чутье», которого в кодексы не запишешь. Поэтому в кодексы с конституциями вписывали все, что угодно, а судили и правили исключительно по «классовому чутью». Какие там права человека, какие законы?

Украину (еще один юбилей — 70 лет со дня погромных процессов 1934 года против национальной интеллигенции) прочесывали с первых послеоктябрьских лет, но этого властям показалось недостаточно, и 28 марта 1934 года тогдашний украинский вождь П. Постышев пишет чекистскому начальнику В. Балицкому: «Надо обязательно семьи арестованных контрреволюционеров-националистов выгнать из квартир и обязательно выселить их из пределов Украины на север. С работы членов семей арестованных надо немедленно снять, с учебы — тоже. Повторяю, надо как можно скорее выселить семьи из Украины, а также и всех тех, кто с ними жил в одних «гнездах». Хотя, может быть, на последних пока фактического материала и не имеется, но все равно — это несомненно одна шайка-лейка». В это же время на встрече с украинскими писателями Сталин говорит им, что «надо уничтожать классы путем классовой борьбы», и советует не огорчаться, что часть национальной элиты, интеллигенция, норовит уйти в эмиграцию: «Их вышибают из страны потому, что народ не хочет, чтобы такие люди сидели у него на шее…» 7 февраля 1938 года Сталин поддержал ретивость украинских карателей, не успевавших передавить всех, кого им было велено уничтожить: «Дополнительно разрешить НКВД УССР провести аресты кулацкого и прочего антисоветского элемента и рассмотреть дела их на тройках, увеличив лимит для НКВД УССР на тридцать тысяч». Принцип уничтожения прежних элит оставался неизменным все советское время. В 1939 году, когда войска вводились в Западную Украину, была издана новая директива: «В целях предотвращения заговорнической предательской работы — арестуйте и объявите заложниками крупнейших представителей помещиков, князей, дворян и капиталистов». Как раньше сказал Николай Бухарин, объясняя бессудебный террор: «Когда вы видите змею, вы же не спрашиваете ее о намерениях, а убиваете гада. Так и мы поступаем с представителями враждебных классов … »