Илья Гилилов - Игра об Уильяме Шекспире продолжается, или Слова, слова, слова...

Несколько рецензентов одобрительно отметили тщательность и деловитость, с которыми Шакспер расписал по предполагавшимся (но так и не появившимся) потомкам своё имущество и деньги; конечно, не осталась без защиты и ставшая всемирно известной «вторая по качеству кровать с принадлежностями». В своей книге я просто сообщил в одной фразе, без комментариев, о том, что этот предмет мебели завещан жене. За такое невнимание к столь важному предмету я получил упрёк сразу от двоих рецензентов. Рецензент Н. Балашов при этом специально подчеркнул трогательный характер дарения и глубину чувства, выраженного Шакспером в самой формуле: «моей жене мою вторую по качеству кровать» (курсив рецензента). Рецензент К. относится к этому пункту завещания с неменьшим пиететом и восклицает: «А ещё говорят, что в завещании не слышен Шекспир! Так мог сказать только он». По мнению рецензента, лишь гений, покидая навсегда этот мир, мог сделать своей спутнице жизни столь изысканный подарок. «Здесь видна последняя улыбка гения…» О том, почему жене завещалась одна кровать и что значит «вторая по качеству», много спорили западные шекспироведы, но такого глубокого уважения к этому предмету мебели, придания ему таких важных смысловых и поэтических атрибутов мне, признаюсь, никогда ещё встречать не приходилось.

Завещание важно тем, что хорошо обрисовывает кругозор Шакспера, его интересы, его духовный и интеллектуальный уровень. Очень важное обстоятельство: нет какого-либо упоминания о книгах, что подтверждает их отсутствие в доме Шаксперов. Для примера: стратфордский священник — один из немногих в городке, у кого в доме было несколько книг, в своём завещании аккуратно их перечислил, ибо они представляли собой не только духовную, но и материальную ценность.

Неграмотность всей семьи Уильяма Шакспера, отсутствие подтверждений, что и сам он умел хотя бы читать и писать или что в его доме когда-либо водилась такая вещь, как книга, и являются главными фактами, вступающими в непримиримое противоречие с тем, что говорят о своём авторе шекспировские произведения. Остальные свидетельства — о ростовщичестве Шакспера, преследовании несостоятельных соседей-должников, откупе церковной десятины и т.п. — дополняют главные факты, хорошо с ними согласуясь. Речь, таким образом, идёт не о несовпадении каких-то отдельных несущественных деталей или о «нравственной позиции» стратфордца — Уильяма Шакспера отделяет от литературы, поэзии настоящая пропасть.

Оппоненты же, замалчивая или обходя главные факты, пытаются свести дело лишь к занятиям Шакспера, доказывая, что ничего особенного в них нет, что сами по себе они не исключают его писательства. Подводится даже некоторая теоретическая база под такое неблаговидное (и сегодня, и тогда) занятие, как ростовщичество, которое уподобляется деятельности современных банков, «тоже взимающих определённый процент за предоставление ссуды». Как сообщает нам рецензент Г., «в Европе, уже ступившей на путь буржуазного развития, ссуды под проценты были как раз способом борьбы против средневекового ростовщичества». То есть, давая деньги в рост и загоняя в долговую тюрьму незадачливых соседей — кузнеца, аптекаря, Шакспер выполнял исторически прогрессивную функцию! Очевидно всё-таки, что автор «Венецианского купца» и «Тимона Афинского» не понимал до конца прогрессивную роль ростовщичества, когда гневно и презрительно бичевал ростовщиков...

Говоря о ростовщичестве Шакспера, стратфордианцы (наши даже чаще, чем британские) любят ссылаться на то, что «гению не чужды земные заботы», и приводят в пример таких поэтов, как А.А. Фет и Н.А. Некрасов, которым отнюдь не были чужды практицизм, деловая хватка и даже прижимистость. Рецензент Г. сообщает, что «переписка многих русских писателей XIX века заполнена просьбами о своевременной высылке гонораров». Вот так параллель! Да разве есть хоть малейший намёк на то, что стратфордец где-то или когда-то получал (или требовал) литературные гонорары? Можно ли казуистически приравнивать естественную заботу настоящих литераторов о своих гонорарах к «заботам» о выдирании ростовщических процентов с небогатых соседей-ремесленников?!

Не видя ничего невероятного в том, что автор «Гамлета», «Лира», тончайших сонетов мог не иметь никакого образования и вместе с неграмотной женой растить неграмотных детей, защитники традиции обвиняют тех, кто не закрывает глаза на чудовищное несоответствие Шакспера роли Великого Барда и ищет этому беспрецедентному феномену научное объяснение, в применении некоего «биографического метода», который-де и приводит их к отрицанию авторства Шакспера. Странное обвинение: ведь речь идёт именно о биографии великого человека, для создания (или проверки, уточнения) которой необходимо собрать и осмыслить все и всякие — прежде всего достоверные — факты, имеющие к нему отношение, все оставленные им на земле следы. Для биографии писателя важное значение имеют и отпечатки его личности в его произведениях (образованность, эрудиция, лексикон, использованные отечественные и иностранные источники, знание той или иной общественной среды и т.п.). Эти свидетельства сопоставляются (не механически, конечно) со свидетельствами документальными (письма, дневники, воспоминания современников, юридические и хозяйственные бумаги и т.д.). На такой основе строится научно состоятельная биография. Это азбучные истины. Но в дискуссии о Шекспире защитники традиции вкладывают в понятие «биографический метод» особый, одиозный смысл: якобы нестратфордианцы наивно требуют полного совпадения документальных биографических фактов об Уильяме Шакспере со своими субъективными представлениями о великом поэте и драматурге, вынесенными из чтения его произведений. А поскольку «характер и поведение» этого человека (Шакспера) противоречат этим представлениям, «антишекспиристы»-де отказывают ему в авторстве и ищут «историческую личность, чей образ находился бы в полной гармонии с творчеством и чья биография нашла бы в нём вполне адекватное отражение» (рецензент Г.). Так карикатурно искажается причина и сама сущность великой дискуссии, создаётся подобие теоретического обоснования для слепого следования традиции, сложившейся задолго до появления научной истории, с её методами отделения истины от мифов и сомнительных преданий. Как будто бы всё дело в «характере и поведении» Шакспера! С характером и поведением стратфордца (а точнее, с его занятиями), хотя и более чем странными для поэта и драматурга, ещё можно было бы как-то смириться — бывают же аномалии… Но неграмотный (или малограмотный) делец не мог быть величайшим писателем, гуманистом, эрудитом — такое не приснится и в кошмарном сне.