Алексей Востриков - Книга о русской дуэли

Отсюда неизбежное присутствие дуэли в качестве объекта осмеяния в сатире Екатерининской эпохи и в наследовавшей ей литературе. Вот, например, в «Почте духов» И. А. Крылова: «Ежели праздность у военнослужащих бывает источником их распутств, то она же бывает у них и побуждением к ссорам, которые гораздо чаще между ними случаются во время стояния их на квартирах, нежели тогда, когда бывают они против неприятеля в поле. В то время, когда занимаются они службою, некогда им думать о непристойных друг над другом шутках, о игре, о пьянстве и о перебивании любовниц: от сего-то обыкновенно бывают поединки, происходящие по большей части от какого-нибудь вздорного начала. Итак, праздность только одна бывает причиною сих гнусных сражений, которые противны общественному благоденствию и запрещаются Богом и Государем».

А вот еще очень характерный пассаж из «Сатирического вестника» Н. И. Страхова: «Мода повелевала ссориться, быть дерзким, всякого для испытания толкать, ругать, драться при первом слове и таковыми гнусными и обидными поступками принуждать других решить ссору шпагами, проливать кровь и нередко кончить самую жизнь».

Своеобразным шедевром подобной критики дуэли стала басня А. Е. Измайлова «Поединок». Осел и Лошак поссорились и решили драться на дуэли: пришли с секундантами, Бараном и Козлом, в чистое поле и ну друг друга лягать. Тут появился Хозяин с плетью, отстегал задир, а потом решил выяснить, в чем же дело:

Идея здесь настолько очевидна (и Осел, и Лошак, и Хозяин с плетью, и «мальчишки»), что не требует никаких комментариев.

Критика дуэли регулярно появлялась в печати. Вот, например, что пишет Е. П. Ростопчина в повести «Поединок»: «Поединок – это испытание, где сильный непременно попирает слабого, где виновный оправдывается кровью побежденного, где хладнокровие бездушия одолевает неопытную пылкость, ослепленную страстью и заранее обезоруженную собственным волнением, поединок – это убийство дневное, руководствуемое правилами! И на каких правилах, боже мой! основан он, свирепый поединок!.. Какая странная, какая чудовищная изысканность определила законы делу беззаконному, рассчитала возможности смертоубийства, назначила случаи, позволяющие человеку безупречно метить в свою жертву, обезоруженную, если ему выпадет выигрыш в этой безнравственной лотерее!..»

А вот еще более эмоциональная филиппика. Впрочем, принимая во внимание личность автора этой «Оды на поединки» – А. С. Грибоедова, – мы можем оценить весьма теоретический характер этих рассуждений:

Вторая половина XVIII – первая половина XIX века были временем безусловного преобладания дворянства во всех сферах – политической, экономической, культурной и т. д. Дворянскому сознанию, дворянской морали, чести и дуэли как основному ее ритуалу практически ничего не противостояло. Закон считал дуэль преступлением, но исполнителями законов были дворяне, которые считали дуэль естественным и неизбежным средством разрешения дел чести.

Неприятие дуэли общественным мнением усилилось в 1840-е годы и особенно сильно распространилось к 1860-м. Это было связано с появлением на общественной сцене разночинцев. Идеи дворянского аристократизма оказались сильно потеснены. Само понятие чести перестало намертво связываться с дворянством. Развитие разнообразных форм публичной жизни сделало возможным разрешение дел чести различными способами, не связанными с дуэлью. Дуэль постепенно становилась устаревшей барской причудой.

Неприятие дуэли шло от идей, от «головы» – в быт, в практику. «Идейный» нигилист (но по происхождению дворянин) Базаров не принимает идею дуэли, но в реальных ситуациях в его действиях проглядывает дворянская память: «С теоретической точки зрения дуэль – нелепость, ну а с практической точки зрения – это дело другое». Впрочем, тут во многом сказалась родословная не Базарова, а Тургенева, которому трудно было представить дворянина, способного снести оскорбление и не вызвать оскорбителя. Но уже читатели «Отцов и детей» из молодых нигилистов не просто могли отказаться от дуэли, но и гордились этим. Е. Н. Водовозова вспоминала, как в кружке петербургской молодежи 1860-х годов обсуждали «Отцов и детей». Участники этого кружка считали Базарова «своим» – но как его изобразил Тургенев! «„А дуэль? Кто из нас оскандалит себя ею?“ – „Дуэль – старый пережиток, и никто еще дуэлью не доказывал своей правоты!“». В данном случае показательно даже предположение о том, что на дуэли доказывают правоту, – оно свидетельствует о непонимании ритуала.

Понятие дворянской чести продолжало размываться, шло разрушение сложившейся системы сословных ритуалов и условностей. Одними это осознавалось как отмирание старого, другими – как смерть культуры как таковой. Дуэльный ритуал на некоторое время оказался «на пересечении» этих двух точек зрения, именно поэтому в антинигилистическом романе так часто возникали дуэльные ситуации: «отрицателя» нужно было проверить, сможет ли он благородно повести себя на поле чести; или же «отрицателя» нужно было разоблачить как подлеца, недостойного дуэли.

К концу века разрушение дворянского самосознания становится повсеместным. Дуэль превращается в необязательный и, пожалуй, экзотический элемент. Даже дворянство смотрит на нее как бы со стороны. Дискуссия, развернувшаяся после опубликования в 1894 году «Правил о разбирательстве ссор…», наглядно показывает, что дуэль ушла в прошлое. Ритуал мертв, если возникает необходимость в его логическом обосновании. И обосновывать его логически бессмысленно. Ритуал живет не целесообразностью, а традицией. В полемике по поводу «Правил…» не было сказано ничего нового, кроме того, что честь перестала цениться выше жизни и даже офицеры чаще обмениваются оплеухами, нежели пулями на барьере.