Алексей Востриков - Книга о русской дуэли

Декабрист, имевший скандальную репутацию бретера. Отчасти на него распространяется характеристика, данная Ю. М. Лотманом Д. И. Завалишину в статье «О Хлестакове»: «Жизнь не давала ему простора, и он ее систематически подправлял в своем воображении. Родившаяся в его уме – пылком и неудержимом – фантазия мгновенно становилась для него реальностью» [ 114 , с. 663). Якубович опоздал к «грозе двенадцатого года» (всего на один год – он вступил в военную службу в августе 1813 года юнкером в лейб-гвардии уланский полк); он был необычайно честолюбив (и это было, пожалуй, главным его «талантом»), но не блистал ни умом, ни образованностью; и жизнь вроде бы не удалась. «Гипертрофия воображения служила для него компенсацией за неудачную жизнь» [ 114 , с. 668]. О чем свидетельствуют почти все мемуаристы – это о его риторическом вдохновении. Александр Иванович если уж говорил – то или произносил пламенную речь, или рассказывал романтическую историю. Когда читаешь воспоминания о нем, иногда кажется, что он обращался в пространство, его речь патетически монологична.

«Некто Я<���кубович>, из уланов, отъявленный повеса, проказник, не сходивший почти с гауптвахты, приезжал часто из Стрельны для подобных проделок <���…> Однажды, узнав, что на Большом театре приготовляется великолепный балет, проказник взял себе билет в кресла и поутру, когда шла репетиция, пробрался в залу и сел на свое место; директор, кн. Тюфякин, бывший это время на сцене, заметив Я<���кубовича>, сидящего в креслах, послал чиновника сказать ему, чтобы он вышел, потому что на репетиции никто не допускается. „Я сижу на своем месте“, – отвечал Я<���кубович> и показал билет. „Да это билет для вечера, а теперь утро, идет проба“. – „Так что ж такое? – возразил театрал. – Я приехал в Петербург нарочно для балета, я уж отобедал и дождусь здесь представления, потому что не уверен, чтоб не попался под арест до вечера, а в таком случае не попаду в театр, и деньги мои пропадут“. Князь Тюфякин покачал головою и велел его оставить на его креслах» [ 3 , с. 291].

«В описываемое мною время [17]к нам ходил за кулисы постоянно на репетиции и в спектакль сбитенщик. <���…>

А. И. Якубович. С портрета работы П. А. Каратыгина. 1825 (?)

Однажды во время репетиции вышеупомянутого балета „Ацис и Галатея“ пришел другой сбитенщик, который произвел необыкновенный эффект в нашем закулисном муравейнике: он был очень высокого роста, с черной бородой и в нахлобученной шапке, в баклаге у этого сбитенщика был не сбитень, а шоколад, кулек же его вместо обыкновенных сухарей и булок был наполнен конфектами, бриошками и бисквитами, но, что всего удивительнее, он потчевал всех даром! Эта новость, разумеется, быстро разнеслась между нами; нового сбитенщика с черной бородой и в нахлобученной шапке все обступили и рот разинули от удивления. За кулисами, где он обыкновенно помещался, было довольно темно, и потому мудрено было рассмотреть его лицо. Когда я подошел к нему, около него составился тесный кружок воспитанниц, которые слетелись как мухи к меду. Само собой разумеется, что вся его баклага и кулек быстро опустели, на мою долю осталась одна конфетка, а шоколаду я и не нюхал. Эта курьезная новость дошла наконец и до старика Рахманова; он был тертый калач и тотчас смекнул, что тут дело неладно.

Едва только его тучная фигура появилась на месте нашего бражничанья, как все бросились с криком и визгом врассыпную. Сам же сбитенщик побросал на пол баклагу, кулек и стаканы и убежал опрометью из театра. В чем же заключалась та закулисная комедия? Сбитенщиком нарядился поручик лейб-гвардии уланского полка Якубович (впоследствии известный декабрист). Он тогда ухаживал за воспитанницей Дюмон… и пришел на репетицию, чтобы передать ей любовную записку. Этот Якубович в молодости был отчаянный кутила и дуэлист. <���…>

Кажется, однако ж, что шалость Якубовича не была доведена до сведения Государя, и он поплатился за нее только пустой баклагой и стаканами» [ 90 , с. 60–61].

«Александр Иванович Якубович, капитан знаменитого Нижегородского драгунского полка, был человек умный и образованный, но самый коварный, бессовестный, подлый и зверский из всех участников заговора и мятежа. В молодости служил в гвардии и был сослан на Кавказ за участие в поединке графа А. В. Завадовского с Шереметевым (который в нем был убит). Грибоедов, бывший секундантом Завадовского, отправился туда на службу и, поступив в канцелярию Ермолова, приобрел его уважение и дружбу. Якубович, недовольный Грибоедовым по случаю этой дуэли, вызвал его в Тифлисе и имел зверство умышленно ранить его в правую руку, чтобы лишить Грибоедова удовольствия играть на фортепиано. К счастию, рана была неопасна, и Грибоедов, излечившись, мог играть по-прежнему» [ 54 , с. 471].

«Мы с Грибоедовым жестоко поссорились [18]– и я вызвал его на дуэль, которая и состоялась. Но когда Грибоедов, стреляя первый, дал промах – я отложил свой выстрел, сказав, что приду за ним в другое время, когда узнаю, что он будет более дорожить жизнью, нежели теперь. Мы расстались. Я ждал с год, следя за Грибоедовым издали, и наконец узнал, что он женился и наслаждался полным счастьем. Теперь, думал я, настала моя очередь послать противнику свой выстрел, который должен быть роковым, так как все знали, что я не делаю промаху. Боясь, что меня не примут или назовут настоящим именем, я оделся черкесом и назвал себя каким-то князем из кунаков Грибоедова. Явившись к нему в дом, велел о себе доложить, зная, что он в это время был дома и занимается в своем кабинете один. Велено меня просить. Я вошел в кабинет, и первым моим делом было замкнуть за собою на ключ дверь и ключ спрятать в карман. Хозяин был чрезвычайно изумлен, но все понял, когда я обратился к нему лицом, и он пристально взглянул мне в глаза, и тогда я ему сказал, что пришел за своим выстрелом. Делать было нечего, мы стали по концам комнаты – и я начал медленно наводить свой пистолет, желая этим помучить и подразнить своего противника, так что он пришел в сильное волнение и просил скорее покончить. Но вдруг я понизил пистолет, раздался выстрел, Грибоедов вскрикнул, и когда рассеялся дым, я увидел, что попал, куда хотел: я раздробил ему два большие пальца на правой руке, зная, что он страстно любил играть на фортепиано и что лишение этого будет для него ужасно.

А. И. Истомина. Рисунок А. С. Пушкина. 1818