Алексей Востриков - Книга о русской дуэли

Один из самых известных русских бретеров – Федор Александрович Уваров-Черный (свое прозвище он получил за цвет волос, в отличие от Уварова-Белого, но оно точно отразило и его характер). Это был человек мрачный и жестокий. В молодости он служил и воевал, дрался на дуэлях, в том числе с М. С. Луниным, с которым одно время поддерживал приятельские отношения, а затем и женился на его сестре. О его дуэлях мало известно, но сам факт буйной и даже кровавой молодости упоминается постоянно.

Бретерство Уварова постепенно отступило в его репутации, в его легендарной биографии на задний план, заслонилось солидным чином (он дослужился до полковника гвардии, а затем действительного статского советника) и не очень чистоплотной, по мнению многих, деятельностью. Особенно грязным представлялся в глазах общества затеянный им процесс о наследстве М. С. Лунина (Лунин, как осужденный по первому разряду преступник, был лишен всех прав собственности): «Лунин завещал имения кузену Николаю, чтобы избавить своих крестьян от своеволия „черного Уварова“. Последний поднимает шум и доказывает, что завещание каторжника недействительно. „Уварова, – как писал Николай Лунин, – все делала и подписывала из страха к мужу“. Однако за два дня до Нового <1826> года царь пишет „согласен“ на документе, приостанавливающем притязания Уварова на тамбовские и саратовские деревни Лунина» [ 203 , с. 219–220].

Старец Федор Кузьмич.

С портрета работы неизвестного художника

Последним скандалом в жизни Уварова было его таинственное исчезновение в 1827 году: сорокасемилетний камергер и действительный статский советник вышел утром из дома, как обычно, и нигде более не появлялся. Его искали. Предположений было множество: и убийство, и самоубийство (из-за вероятных угрызений совести и чувства вины перед Луниным и женой). Позднее даже думали, что это именно он появился лет через десять в Сибири под именем старца Феодора Кузьмича (этой версии целиком посвящена монография К. В. Кудряшова «Александр I и тайна Федора Козьмича» [ 101 ]). Фраза из письма А. Я. Булгакова об исчезновении Уварова стала своеобразным приговором всей его жизни: «Жил, поступал дурно, а умер еще хуже…» [ 82 , с. 437].

Одним из важнейших пунктов условий поединка был вопрос о том, на каком оружии будет проводиться бой.

По безусловно преобладавшей традиции, зафиксированной в том числе в большинстве кодексов, право выбора оружия принадлежало оскорбленному. Тем не менее очевидно, что этот выбор делался в соответствии с какими-то общественными представлениями о том или ином виде оружия; оружие становилось знаком отношения к конфликту и языком его разрешения.

В Европе традиционно очень распространены были фехтовальные поединки. В чем особенности дуэли на фехтовальном оружии? Она требует подготовки. Если человек не обучался фехтованию, в жизни не держал в руках ни шпаги, ни сабли, то он на фехтовальном поединке беспомощен. Если человек брал в течение нескольких лет уроки у отличного фехтмейстера, то на фехтовальном поединке он на голову выше соперника, который был обучен каким-нибудь отставным капитаном нескольким основным позициям и ударам. Фехтование превратилось в искусство, и на поединке каждый из соперников выявлял и свою подготовку, и свое физическое развитие, и фехтовальный талант. Но талантливый и опытный фехтовальщик мог быть бесчестным человеком, а его соперник, человек благороднейший, может быть, едва умел в руках держать шпагу. Конечно, честь дворянина подтверждается независимо от того, чья кровь пролилась на поединке. Но на суде Божием причиной выбора – кого поразить, а кого помиловать – должен быть Промысел Божий, а не уроки опытного фехтмейстера, оплаченные наследственными деньгами. После того как шпага перестала быть доминирующим оружием на поле боя, на поединке она превратилась в оружие для избранных, для тех, кто имел время и деньги, для получивших аристократическое воспитание (здесь мы не берем в расчет военных).

Сцена дуэли на шпагах. Рисунок А. С. Пушкина. 1830

У фехтовальных дуэлей была еще одна особенность, приведшая их впоследствии к полному вырождению. Фехтовальный поединок предполагал высокую степень прогнозируемости результата. Если для окончания дуэли достаточно царапины, то можно быть на девяносто процентов уверенным, что дело кончится именно царапиной, а не серьезной раной. Если было достаточно раны, то вероятность того, что один из соперников заколет другого насмерть, была ничтожной. Но ведь можно было и так: драться до ранения, а кончить дело удачно нанесенной царапиной; ссориться насмерть, а на поединке постараться, не очень рискуя, зацепить правую руку соперника.

Таким образом, к XIX веку фехтовальная дуэль приобрела репутацию немного изысканной, «театральной», не представляющей очень серьезной опасности для жизни, предсказуемой.

Противоположной ей была дуэль на огнестрельном оружии, т. е. на пистолетах; дуэль на ружьях – явление исключительное.

В России традиционно более популярны были поединки на пистолетах. Отчасти это связано просто с относительной неразвитостью фехтовального дела (по сравнению с Европой). Но были и другие причины.

Драться на пистолетах мог практически любой дворянин. Пистолеты уравнивали соперников в возрасте, физическом развитии, степени тренированности. Стрелковое мастерство на дуэли имело значительно меньшее значение, чем мастерство фехтовальное. Вспомним Пьера Безухова на дуэли с Долоховым: «Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться». И этот никогда не державший в руках пистолета неуклюжий человек тяжело ранил опытного бретера, боевого офицера и, видимо, неплохого стрелка.

На первое место выступали случай и психологическая уравновешенность дуэлянта (не считая Промысла Божия).

Дуэль на пистолетах была более устойчива к угрозе профанации. Вероятность смертельного исхода, даже вопреки желаниям обоих соперников, при дуэли на пистолетах была довольно высока: «…В поединке на пистолетах и у опытного бойца нет возможности парады. На холодном оружии я могу и защищаясь щадить моего противника, могу парировать; на пистолетах – у меня одна парада – „уложить“ противника» [ 93 , с. 52].