Владимир Петрухин - Загробный мир. Мифы разных народов

В древнерусской традиции сохранились предания о двух могилах Вещего Олега: одна была известна в Киеве, другая – под Ладогой. Этот князь в конце IX века объединил северные новгородские земли с центрами в Ладоге и Новгороде и южное киевское Приднепровье. После смерти князя его могилы должны были демонстрировать единство тех областей, которые оказались под его властью на пути «из варяг в греки». Сходная традиция имеет очень глубокие корни в Египте. После того как в Древнем царстве были объединены Верхний и Нижний Египет, фараоны стали возводить гробницы в Абидосе, центре культа Осириса в Верхнем Египте, и в Саккаре недалеко от Гизы. При этом в Абидосе строились кенотафы, не содержавшие погребения, но символизировавшие власть царя.

На первый взгляд, смысл похорон в кургане ясен: шведы не хотели, чтобы Фрейр после смерти покидал их страну и отправлялся на небо в Асгард вслед за Одином, и не стали его сжигать. Он должен был оставаться гарантом мира и урожая на земле. Курган и напоминал собой жилище конунга: он был с дверью и окнами, куда стекалась дань.

Такие курганы были известны в Скандинавии в последние века язычества – в эпоху викингов. Под их насыпями устраивали просторные погребальные камеры, с полом и потолком, кухонной утварью и оружием, то есть всем, что было необходимо для «жизни» умершего. Но там же оказывались и взнузданные кони. Например, легендарный конунг Дан Гордый велел похоронить себя под курганом во всех своих бранных доспехах вместе со своим конем, но одновременно он следовал и завету Одина.

Более того, в королевских курганах Норвегии, где были похоронены родственники Харальда Прекрасноволосого, в том числе в Гокстаде, где высится курган Олава Гейрстадальва, жилищем умершего становился не дом-могила, а… погребальный корабль. Целые ладьи (в более скромных погребениях это были небольшие лодки) содержали все необходимое для жизни: котлы прямо на котельных цепях, чтобы привешивать их над очагами, пиршественная посуда, вооружение. Самый знаменитый из таких кораблей – украшенная замечательной резьбой ладья из Осеберга – принадлежал не воину-конунгу, а королеве. Название кургана сохранило имя этой норвежской правительницы IX века. Ее звали Аса, или Оса, она была матерью конунга Хальвдана Черного и бабкой Харальда.

Благодаря тому что насыпь кургана состояла из плотной глины, дерево и другие вещи, помещенные в погребение, сохранились и были извлечены при археологических раскопках. Чего только не было в этой роскошной погребальной ладье! Но прежде всего следует упомянуть деревянную палатку на корме, такую же, какую видел Ибн Фадлан на корабле русского вождя (правда, тот корабль был сожжен). Даже ковер с многофигурной композицией – изображением ритуальной процессии – украшал это загробное жилище. Но более всего поражает обилие транспортных средств. Помимо самой ладьи, там были еще колесница и сани, украшенные богатой резьбой. Королева не одна обитала в своем загробном жилище, с ней была служанка. Асе необходим был королевский гардероб, и среди погребальных даров нашли даже лишнюю пару обуви: это напоминает быт богини Фригг, которую сопровождала ее служанка богиня Фулла, носившая за ней ларец с украшениями и обувь.

Мы знаем, что богини не уступали самому Одину в праве распоряжаться в загробных чертогах: не только Фригг, супруга Одина, но и Фрейя была хозяйкой собственного царства мертвых. В одной из саг хозяйка исландского хутора собирается после смерти к Фрейе: видимо, богиня принимала у себя не только павших воинов, но и добродетельных хозяек, недаром ее имя значило «госпожа».

Королева Аса едва ли собиралась к Фрейе: резьба на ее погребальной повозке передает сцену, связанную с культом Одина, там изображен герой, погибающий в змеином рву. Мы еще вспомним об этом герое, когда речь пойдет о кладе нифлунгов-нибелунгов. Пока что мы не можем точно сказать, что должна была делать погребенная с такой пышностью королева в загробном мире: жить в комфортно обставленной ладье под курганом или отправляться в дальнее странствие на тот свет.

В одной из героических песен «Старшей Эдды» – «Второй песни о Хельги Убийце Хундинга» – рассказывается о преданности жены этого героя Вёльсунга, брата Сигурда. Вся жизнь Хельги была посвящена деяниям, достойным Вальхаллы, и само имя значит «священный», «посвященный». Этот конунг-викинг совершил много боевых подвигов, в которых ему помогала валькирия Сигрун, дочь конунга Хёгни. Среди жертв его боевой ярости оказался и отец Сигрун. Узнав об этом, Сигрун стала оплакивать родичей, а Хельги принялся утешать деву: такова судьба, велящая ей стать валькирией Хильд для своих родичей. (Хильд – та самая валькирия, из-за которой длится битва между ее отцом, также зовущимся Хёгни, и возлюбленным Хедином.) На это Сигрун отвечает Хельги, что мечтала бы оживить всех убитых и потом оказаться в его объятьях.

Имя Хильд стало нарицательным в эпической и скальдической поэзии. Сама битва в скальдических стихах описывается как брак с Хильд: глава войска разламывает кольцо, чтобы вручить ей свадебный дар. Возлюбленная Хедина готовит брачное ложе для шлемоносцев… Но это ложе – поле боя! Любителям русской словесности хорошо известна эта метафора. В «Слове о полку Игореве» битва с половцами на реке Каяле описывается как брачный пир: на нем не хватило кровавого вина, но храбрые русичи закончили пир – напоили сватов и сами полегли за Русскую землю. Русская героическая песнь исторически точна: половцы действительно были сватами русских, русские князья женились на половецких ханшах. Но сравнение битвы со свадебным пиром не просто поэтическая метафора, особенно в героическое, эпическое, время. Избранник валькирии – это эйнхерий, он получал ее любовь в воинском рае. Брак с валькирией – это смерть в бою.