Пётр Вайль - Картины Италии [litres]

В Музее собора, как во всех таких музеях «при», народу мало – и приятно и досадно. В одном из залов вздрагиваешь: среди старины повесили что-то из наших дней. Ничего подобного: это две картины Сано ди Пьетро «Проповедь святого Бернардино на пьяцца Сан-Франческо» и «Проповедь святого Бернардино на пьяцца дель Кампо». Необычнейшая композиция обеих картин – толпа, снятая сзади: куча народу, очень яркие краски, современные резкие линии. Бросается в глаза сразу, заметно выделяясь из всего остального.

Местного мастера Сано ди Пьетро (1406–1481) начинаешь замечать и искать всюду. Да что искать, когда в превосходной Сиенской пинакотеке, входящей в пятерку лучших художественных музеев Италии, 16-й и 17-й залы – сплошь Сано ди Пьетро: двадцать работ. Чего стоит полная мелких деталей «Святая Екатерина представляет Сиену папе Каликсту»: внизу три лошади с тюками и погонщиками, одна уже наполовину вошла в город; справа узнаваемая полосатая сиенская колокольня, тонкая башня Палаццо Пубблико.

Сано не теряется даже в блистательном окружении шедевров Пинакотеки.

Тут Маттео ди Джованни с чудесными лицами Мадонн, одними из нежнейших в живописи. Маттео при всем этом – «локальное явление»: земляк и младший современник Пьеро делла Франчески, он родился в Сансеполькро в 1430 году, жил и умер в Сиене. Сколько таких «локальных» по всей стране!

А тут еще и Симоне Мартини, и Пьетро Лоренцетти, и Амброджо с приземленным «Благовещением»: оба персонажа толстоватые, простоватые, очень достоверные; архангел указывает пальцем на небо – мол, я что, меня прислали. У Гавриила четыре крыла: два поднятых, два сложенных. Возможно, что большие, сложенные, были добавлены при реставрации для правдоподобия, поскольку оригинальные два явно малы по законам аэродинамики для того, чтобы поднять в воздух такого плотного мужчину.

Сано ди Пьетро уступает в классе своим великим согражданам, но берет реванш усердием, плодовитостью, теплотой непретенциозности: вы на высотах, но и у меня свое место. Еще какое достойное!

Да, без Амброджо Лоренцетти и его брата Пьетро на культурной карте мира Сиена все равно заняла бы достойное и заметное место. Но утратила бы ту важную составляющую, которая превращает город в наглядное пособие по собственной истории и, что еще примечательнее, – в назидание и поучение себе: как жить.

Дидактика, однако, диковинным образом здесь не мешает художественности: в Новое время эти дорожки разошлись.

В Сиенской пинакотеке два крохотных (20 на 30 сантиметров) пейзажа Амброджо Лоренцетти: «Город у моря» и «Замок на берегу озера». Первые чистые пейзажи в итальянском искусстве. Перед этими грандиозными миниатюрами, «белыми карликами» живописи, стоишь ошеломленный: шедевры простоты, точности, настроения. Волшебное запустение – как у Бергмана или Тарковского.

Как всегда, Амброджо в любом обобщении конкретен. «Замок на берегу озера» – видимо, Тразименское озеро, четвертое в стране по величине после трех предальпийских. «Город у моря» – скорее всего Таламоне. Курортный городок на Тирренском море, южнее Гроссетто, в XIV веке он служил Сиене портом. Там по пути в Сицилию в 1860 году собирал силы Гарибальди, там крепость с чудесным видом на остров Джильо. Там до сих пор есть место, которое так и называется – «Для купания женщин». На картине Амброджо в нижнем правом углу сидит голая женщина.

Тяга к изображению природы у него была всегда. Другое дело, что в «Хорошем городе-республике» пейзаж был служебен, работал на общую идею. Здесь замысел чист.

Полуслужебен-получист пейзаж в «Чудесах святого Николая», написанных для флорентийской церкви Сан-Проколо (сейчас в Уффици): четыре небольшие (метр на полметра) картины. Знатоки усматривают в «Чуде с пшеницей», где ангелы засыпают зерно в суда для страдающего от неурожая города, первый морской пейзаж в истории живописи.

Новизны в «Чудесах» вообще много – например, в пристальном внимании к ребенку. Трансформация идеи детства: дети только начинали восприниматься не взрослыми малого размера.

Панель «Воскрешение мальчика» – захватывающий ужастик. Званый обед, ушедший от стола сын хозяев, поджидающий его на лестнице черт, удушение мальчика под лестницей, горе матери над мертвым ребенком, появление святого Николая, воскрешение мальчика – все стремительно и плотно на пространстве в половину квадратного метра. В сцене «Приданое для бедных девушек» Амброджо вместо традиционных золотых шаров, которые святой Николай тайком подбрасывает в окно, изображает золотые слитки, примечательно следуя реалиям: золото сплавляли именно в такие продолговатые слитки, а не в шары. В этой сцене подлинная сиенская улица. Лоренцетти верен действительности даже в житии одного из самых фольклорных святых.

На европейских языках святой Николай, живший в IV веке, – Барийский, по апулийскому городу Бари, где хранятся его мощи. По-русски – Николай Мирликийский, по месту жительства и епископства в Мирах Ликийских (сейчас город Демре в Турции), еще чаще – Николай Чудотворец, Никола Угодник. Любимейший святой на Западе и на Востоке, герой фольклора – покровитель плавающих и путешествующих, прототип Санта-Клауса (от голландского Синте Клаас, сокращенно от Никлаас). В византийской и православной иконографии – один из самых симпатичных образов: добряк с седой бородой. Есть основания считать облик портретным – возможно, передающимся из поколения в поколение иконописцами и живописцами. В 50-е годы XX века по разрешению Ватикана барийский анатом Луиджи Мартино произвел антропологические исследования мощей, и оказалось, что известный нам по изображениям лик соответствует человеку, чьи останки лежат в гробнице.

Повествовательное умение братьев Лоренцетти столь велико, что, увлекшись этим, поневоле перестаешь обращать внимание на другие достоинства этих художников. Но вот приходишь в часовню Святого Бернардино Сиенского возле церкви Сан-Франческо, идешь по нескольким залам скромного Музея сакрального искусства – и застываешь.

Madonna del latte – «Кормящая Мадонна» – Амброджо Лоренцетти. Ради нее одной стоит ехать в Сиену. Хрестоматия материнства, при том что завораживающей красоты женщина. Какая-то грузинская княжна с миндалевидными глазами. Оказывается, этот рассказчик, философ, моралист – изумительный лирик.

Какие вершины были достигнуты в первой половине треченто! Флорентиец Джотто, сиенцы Симоне Мартини, Пьетро и Амброджо Лоренцетти: от них отсчет пошел назад, вниз, но было чему соответствовать, на что равняться. Семь десятилетий должно было пройти после смерти братьев Лоренцетти, чтобы ответ нашелся.