Александр Васькин - Путешествие по пушкинской Москве

Библиотека, в которой мемуарист Макаров застал маленького Пушкина, была главным делом жизни Дмитрия Бутурлина. Граф, обладавший хорошим вкусом и огромным состоянием, составил в своем московском доме уникальное книжное собрание, равного которому не было еще в нашем отечестве. Сорок тысяч томов – все, что издавалось в России и Европе. С большим изыском покупал он для себя и самые редкие издания.

В его доме находились, например, книги, отпечатанные первыми европейскими типографиями с 1470 года до конца XVI века. Были в собрании и рукописные памятники – например, личная переписка короля Генриха IV. Часть библиотеки Бутурлин отправил в свое калужское имение, и потому эти издания сохранились. Но гораздо больше книг осталось в его московской усадьбе, сгоревшей в 1812 году вместе со всем содержимым. Обратились в пепел и книги в сафьяновых переплетах, когда-то заворожившие «Сашку» Пушкина.

Неудивительно, что именно такого человека император и назначил директором Эрмитажа. Только вот бо́льшую часть времени Бутурлин проводил в Москве, а не в Петербурге. И потому следов от его руководства осталось в истории музея мало. Его больше занимало создание своего собственного, домашнего Эрмитажа, по ценности отдельных экспонатов во много раз превосходившего императорский.

В 1817 году, сославшись на нездоровье, Бутурлин оставил должность директора Императорского Эрмитажа и выехал во Флоренцию, где занялся любимым делом – снова приступил к собиранию личной библиотеки. На этот раз он собрал тридцать три тысячи книг. Впоследствии, в конце 1830-х годов, это собрание было продано на парижском аукционе за очень большие деньги.

Сад Бутурлина, в котором резвился маленький Александр Сергеевич, также был известен свой красотой и соперничал с юсуповским, что в Огородной слободе. Английский путешественник Кларк писал: «Библиотека, ботанический сад и музей Бутурлина замечательны не только в России, но и в Европе». По воспоминаниям Михаила Бутурлина, «сад доходил до реки Яузы и примыкал одним боком к улице и мосту, ведущим к военному госпиталю. При доме тянулся ряд оранжерей и теплиц с экзотическими растениями».

Усадьба сильно пострадала от пожара 1812 года и долго стояла в развалинах. «Помню, как матушка, – писал М. Бутурлин, – роясь в груде развалин и перегоревшего мусора, подбирала обломки любимых Севрских чашек, темно-синих, но превратившихся в черный колер… В числе вещей, остававшихся в нашем доме весною 1812 года, было несколько пудов столового серебра, и если бы оно сгорело, то слитки попадались бы в пепле; но ни соринки серебра не нашлось. Это и есть одно из доказательств, что пожар сопровождался грабежом». Наконец, наследники графа в 1831 году через два года после его смерти продали весь участок купцу первой гильдии В.А. Розанову, а в 1875-м бывшая усадьба перешла к купцам Кондрашовым, выстроившим перед главным домом двухэтажные флигеля для ткацких мастерских. В 1887 году главный дом был перестроен по проекту архитектора И.П. Херодинова…

К настоящему времени частично сохранилась внутренняя планировка здания, в т. ч. две анфилады комнат на первом этаже, лепной декор потолков (с розетками и фризом) и остального интерьера, в т. ч. в музыкальной гостиной (в виде музыкальных инструментов и театральных масок). В гостиной сохранился паркет 1887 г. – он выложен т. н. «плетением в косу», сложным орнаментом, опоясывающим центр композиции – восьмиконечную звезду…

Так здание выглядит в наши дни

Прожив в Москве до 1811 года, Пушкин хорошо узнал город, бывая в Кремле, забираясь на колокольню Ивана Великого, осматривая с высоты Первопрестольную. В прогулках по московским улочкам и переулкам его сопровождает дядька Никита Тимофеевич Козлов, крепостной Пушкиных, преданный слуга поэта на всю оставшуюся жизнь. Его, «доморощенного стихотворца», также порою посещала муза поэзии. Козлов будет сопровождать Пушкина в южную ссылку, это к нему поэт обратится в ироничном стихотворении: «Дай, Никита, мне одеться. В митрополии звонят…». Он же понесет своего раненного на дуэли хозяина из кареты в квартиру, а затем поедет в Святогорский монастырь с гробом поэта. Женой Козлова была дочь Арины Родионовны Надежда.

Среди прочих взрослых, окружавших поэта в детстве, были учитель русского языка Шиллер, гувернеры и учителя французского Монфор, Русло, Шедель; преподававший Закон Божий и русский язык священник Алексей Иванович Богданов, еще один поп – Александр Иванович Беликов, учивший еще и арифметике, а также учительница немецкого языка Лорж и противная гувернантка сестры Пушкина Белли. Словно про них написаны знаменитые строки:

Но пришла пора учиться как следует, и в двадцатых числах июля 1811 года Сашу Пушкина отправляют в Петербург, в лицей. Так закончился первый и самый лучший, романтический период его отношений с Москвой. Вновь поэт увидит родной город лишь через пятнадцать лет – в 1826 году. Встречи Пушкина с императором Николаем I, с москвичами, новые знакомства и, наконец, неоднократное чтение «Бориса Годунова» в домах Веневитинова, Вяземского, Соболевского и других (эта поэма в ту осень публично читалась автором в Первопрестольной минимум пять раз) стали возможны, прежде всего, благодаря его возвращению из ссылки в Михайловском 8 сентября 1826 года. Ссылка эта продолжалась более двух лет и прервалась неожиданно.

Еще 3 сентября 1826 года Пушкин находился на Псковщине, не предполагая, что ждет его через несколько часов. День выдался теплый и погожий, он провел его в Тригорском, у Осиповых-Вульф, был «особенно весел». В одиннадцатом часу вечера он выехал в свое Михайловское, домой приехал затемно. А тут и жандарм подоспел, с пакетом от псковского гражданского губернатора Б.А. фон Адеркаса. В письме говорилось: «Милостивый государь мой Александр Сергеевич! Сей час получил я прямо из Москвы с нарочным фельдъегерем высочайшее разрешение по всеподданнейшему прошению вашему, с коего копию при сем прилагаю. Я не отправляю к вам фельдъегеря, который остается здесь до прибытия вашего, прошу вас поспешить приехать сюда и прибыть ко мне».

Срочность, с какой Пушкина вызывали, а также доставка письма в ночное время не могли не навести и самого поэта, и обитателей Михайловского на печальные размышления. Так поступали разве что с декабристами, приезжая за ними среди ночи, чтобы препроводить к императору, а затем в тюрьму. Дворня перепугалась, Арина Родионовна плакала навзрыд. Пушкин утешал ее: «Не плачь, мама, сыты будем; царь хоть куды ни пошлет, а все хлеба даст».