Константин Крылов - Нет времени

Прочие «петербургские фундаменталисты» — притянутые аурой Секацкого завсегдатаи клуба «Борей», многие из клиентелы издательства «Амфора»: Павел Крусанов, Сергей Носов, Владимир Рекшан, Наль Подольский и другие. Люди это, в основном, умные, хотя не всегда талантливые. Впрочем, ауры основателя пока хватает на всех.

Акции и мероприятия, регулярно проводимые петербургскими фундаменталистами, весьма разнообразны и довольно забавны. Чего стоит хотя бы открытое письмо Путину с требованием вернуть Константинополь и проливы, подписанное Секацким, Крусановым и прочими. Или публичное измерение Сергеем Носовым пропорций шемякинского памятника Петру I, с последующим вычислением трохантерного индекса: [59]мероприятие, кстати, было заявлено в качестве подготовки к написанию рабоы «Половая конституция петербургских памятников». Или лекция Подольского «Правовые аспекты воскрешения мёртвых»… да что там говорить: на этаком фоне весь отечественный контемпорарный арт с Маратом Гельманом во главе нервно грызут локти в коридоре.

Все эти развлечения, однако, интересны одним. По сути, неофундаменталисты пытаются использовать наработанные техники разрушения, глумления и опрокидывания авторитетов для задач прямо противоположных, то есть восстановления строя, меры и порядка. [60]

Теперь, наконец, о книжке. В ней три текста: трактат Секацкого «Моги и их могущества», роман Подольского «Хроники незримой империи» и сочинение Рекшана «Ужас и страх». Скажем сразу: тексты эти очень разного качества и разбираться с каждым надо отдельно.

Сначала о трактате Секацкого о «могах». Это, собственно, то единственное, ради чего имеет смысл купить и прочесть «Незримую Империю».

Это старый текст, датируемый 1997 годом (хотя написан он был раньше) и являющийся классическим — то есть культурообразующим, в прямом смысле слова. Можно не читать «виктора—еврофеева» и «татьянутолстую», можно и нужно не муракамиться и не сквернить очи каким-нибудь «кодом Да-Винчи», [61]но вот небольшое сочинение Секацкого — всё-таки следует. Из тех же соображений, по которым следует читать Илиаду, «Обломова» или «Как закалялась сталь». То есть — ради приобщения к вечным первообразам, как они нам даны в преходящем потоке времён. Извините за некстати прорезавшийся пафос: ну что ж поделать, другими словами это не скажешь.

Существуют ряд вечных первообразов, вневременных ликов Человека Как Такового: Герой, Учитель, Мудрец и так далее. Среди них есть и фигура Мага — он же Волхв, он же Посвящённый, он же Воин Духа etc. Корпус «классики» состоит из проекций вечных ликов на конкретные обстоятельства культуры, языка, места и времени. Удавшиеся проекции дают чувство подлинности и остаются в культуре навсегда — или хотя бы настолько, насколько именно эта культура и это время остаются живыми.

Девяностые годы в России в смысле культуросозидания были чудовищно бедны, что и неудивительно, ибо пафосом их было разрушение и развенчание (а потом и развинчивание) всего и вся. Но особенно это касалось образов силы и мощи: Воина, Правителя, а также, разумеется, и Мага: эта фигура тоже нуждалась в дискредитации. Выяснилось, что Матросов поскользнулся, Зоя Космодемьянская была идиоткой, советские космонавты, согласно Пелевину, служили расходным материалом для ополоумевшего начальства и так далее. А увенчала всю эту линию книжка Стругацкого-Витицкого о современных магах, ничтожных и гадких, боящихся бандитов и прислуживающих за тридцать баксов нуворашам. Книжка называлась «Бессильные мира сего» . [62]

Но незадолго до появления «бессильных» Секацкий выпустил в свет «Могов». Где с кастанедовской достоверностью был нарисован образ «магов-какими-они-были-бы-сейчас», в наше время и в нашей стране. Образ гипнотически достоверный (такие люди могут быть, жить рядом с нами и пить тот же скверный макдональдсовский кофе) и в то же время наполненный силой.

Собственно, Сила — главная и единственная героиня трактата. Сила во всех её видах и разновидностях смакуется, как хорошее вино, — начиная с силы-как-удачи, силы-как-радости и кончая Силой Разрушения, силой как желания одним ударом смести всё в нихиль. Последнее слово, венчающее трактат (я не могу воспроизвести его здесь по цензурным соображениям), собственно, является именем этой последней мощи, наступающей «всему вааще». [63]

Впрочем, глядя из нынешнего времени, видно, что Секацкий всё же не избежал влияния своего времени. Однако оно было скорее отрицательным. Например, при чтении становится ясно, что автор наслушался немало историй про тогдашних «братков», про всех этих вованов и толянов с мобилами и стволами, которые палили друг в друга, стригли «коммерсов» и носили на бычьих шеях полпудовые золотые кресты. [64]Так, описанная в романе процедура «дарования санкции» (когда мог по своей прихоти предоставляет покровительство обычному человеку, в обмен на верность и исполнение каких-нибудь бессмысленных обрядов) сильно напоминает пресловутое «крышевание» — но, с другой стороны, могу от человека ничего не нужно, их покровительство является чистым даром, а налагаемые на человека ограничения — просто проверкой на готовность этот дар принять хотя бы с минимальной почтительностью и благодарностью… Точно так же следует воспринимать и многие другие сцены: лихость и хаотичность Силы явно перевешивает другой её аспект, то есть её стремление положить себе и другим некие пределы, замкнуть свой бег в гранитных берегах Закона и Порядка. Этому Секацкий научился позже, когда стал называть себя имперцем и фундаменталистом.

Теперь о прочем. Честно скажу: о прочем не хочется, но порядок есть порядок.

Роман Подольского «Хроники незримой империи» — падение с уровня, заданного Секацким, на двадцать три ступеньки вниз. По сути, это скучная научно-фантастическая повестушка в жанре киберпанка: действие происходит в «виртуальном пространстве», в котором существуют «искусственные разумы» разного уровня, остроумно поименованные «симулякрами». Кои, естественно, замышляют против людей недоброе. На этом фоне разворачивается длинная скучная история компьютерного восстановления личности философа Фёдорова — по его текстам. В советской фантастике этот сюжет был отработан в мохнатые семидесятые годы, — правда, там, кажется, восстанавливали Пушкина по его ПСС… Имеются в наличие также сцены киберсекса, где специальные приборчики щекотят лапками влагалища и члены. В общем, всё это вторяки: если «Хроники» предложить какому-нибудь издательству, лабающему крепкую фантастику, типа АСТ или ЭКСМО, то рукопись завернули бы на уровне редактуры: «у нас такого навалом». [65]