Леонид Никитинский - Апология журналистики. В завтрашний номер: о правде и лжи

Как журналист, я фанат и слуга действительности, какова бы она ни была, и враг искажения и ухода от действительности, чем бы это ни мотивировалось.

Действительность (время действия) образуется на пересечении подлинности и современности (актуальности) . В другой книжке, гораздо более умной, чем эта, я вычитал, что понятие modernité (современность – фр. ) появилось в середине XIX века, и вроде бы его придумал поэт Шарль Бодлер. До эпохи модерна уже было прилагательное «современный» (moderne), но «настоящее» человек Запада понимал как исчезающее мгновение, что правильно «физически», но не позволяет разглядеть время действия: пока вы дочитывали эту фразу, оно уже миновало, и действительность куда-то исчезла, не оставив даже возможности ее отрефлексировать.

Так можно мыслить, когда время течет медленно, но в модерне оно ускоряется, а в постмодерне его движение и вовсе перестает быть линейным. Поэтому «современность» должна быть понята как растянутое «сейчас». «Сейчас» вобрало в себя состоявшееся прошлое – как основание того, что еще только может произойти в будущем. Многое из прошлого снова оказывается актуально, но многое в настоящем – «архаика», и попытки это актуализировать порождают только фейк.

Современно то, что привязано к «сейчас», когда еще не поздно что-то сделать. В этом пространстве и работает журналист: точка в длящемся «сейчас» – главная для него, хотя в рамках высказывания она приобретает вид «вчера» или «только что».

Чем дальше текст (любое высказывание) уходит из рамки, образуемой границами подлинности и современности, тем менее он относится к журналистике, а сама она становится жиже, пока за какой-то чертой, не всегда различимой, не превращается в собственную противоположность.

Уход от действительности, или эскапизм, которому противостоит журналистика (и это ее важнейшая функция), возможен как по линии искажения фактов, так и по линии отказа от современности. Второе представляет собой сегодня самую большую угрозу для журналистики: «человек играющий» (к чему его подталкивают современные технические средства) выпадает в какое-то другое, внеисторическое, время, где настоящее перестает быть временем действия. Так же работает и феномен «внутренней эмиграции», который на самом деле тоже игра.

Журналистика же всегда старается вернуть человека в действительность, когда «нельзя спать» (так Мамардашвили цитирует Декарта), и это ее качество далеко не всегда и не всем нравится. Журналист – это не просто роль, это и бремя: бывает, что оставаться журналистом не хочется.

Программа «Анонимных Алкоголиков», например, говорит о «неумолимой честности» – необходимом условии, без которого эти несчастные не смогут бросить пить. Это странная штука – она ведь не запрещает дурные поступки и лживые высказывания, она не позволяет их только рационализировать, называя ложь как-то по-другому. Такова же и журналистика – она и собственному названию соответствует ровно настолько, насколько называет все вещи своими именами. Журналистика – это то, что вам не понравится. Это горькое лекарство, но обществу оно необходимо.

В второй половине XX и в начале XXI века появился целый ряд фундаментальных трудов, осмысляющих информационное (массовое) общество и медиа. Однако уважаемые профессора (Маршалл Маклюэн, Мануэль Кастельс и др.), точно ухватывая проблему искажения действительности в медиа, перестают различать внутри них журналиста . Некоторые из этих трудов я даже осилил и буду на них ссылаться. Но эта книжка отнюдь не научная, она субъективная и именно апологетическая. Мне просто захотелось самому разобраться, чем я занимался всю вторую половину своей жизни. Я стал читать книжки по философии, остался в ней дилетантом, зато понял, что все, что мне рассказывают об этом профессора, меня не устраивает. Перед этими уважаемыми учеными у меня есть только одно преимущество: я журналист и вижу проблему с этой стороны. Но как всякий (и всегда) журналист, я небеспристрастен: я предан своей профессии и буду ее защищать.

С другой стороны, это и попытка убедить себя, что все, чем я занимался последние тридцать лет, не было напрасным. Ну, несколько человек мне удалось вытащить из тюрьмы, а моими газетными заметками, наверное, можно оклеить под обои хорошую трехэтажную виллу, которой у меня нет. А что в итоге, в чем был смысл этой командировки ?

Командировка – очень важная часть жизни журналиста, и она необязательно куда-то далеко. Можно оставаться в редакции, но и здесь рассматривать любую тему (историю) как бы глазами «иностранца», странника. Ты все время пытаешься увидеть чужой край действительности и выпадаешь из своей собственной. Искушение вылезти из зала на сцену (как в рассказе старшего Драгунского «Сражение у чистой речки») возникает постоянно, но журналисту этого делать нельзя, это противоречит его роли наблюдателя, пусть и сочувствующего одной из сторон. Если ты разглядываешь чужую действительность день за днем, да еще пропускаешь это через процедуру сомнения, получается, что ты все время в командировке, а своего дома у тебя как бы и нет, есть только гостиница, где можно встретиться с родными и набраться сил. Журналист часто живет своей жизнью по остаточному принципу, хотя всем представителям этой по факту в основном «женской» профессии хотелось бы пожелать лучшего.

Чтобы избежать слова «миссия» (пафос журналистике абсолютно противопоказан), будем говорить, что мы в командировке. Тут главная проблема – подушки: не во всех гостиницах они удобные, но это как-то перекликается и с тем, что «нельзя спать». Мы все в командировке, хотя задание нам не всегда сформулировано отчетливо. Тогда эта книжка – отчет о командировке, который ведь тоже кому-то обязательно придется представить. Но пока он, разумеется, вчерне.

В последнее время мне часто приходится говорить о журналистике с разными людьми. Девицы видят в ней обещание легкой славы, которую дарит экран телевизора или теперь компьютера, стоит лишь там появиться, а иные и видавшие виды мужи чаще говорят: «Ну и мерзость эта ваша журналистика!» В обоих случаях здесь просто ошибка в термине, и вовсе не о журналистике речь. Приходится всякий раз объяснять, что это такое, хотя тут и объяснять-то, казалось бы, нечего.

Из этих встреч, лекций и дискуссий и родилась эта книжка, сохранившая в себе как родовую травму некоторую распыленность, повторы и необязательность, свойственные устной речи. У меня не получается это исправить, ведь ученым, как и писателем, на постоянной основе я так и не стал. По сути, это более или менее приведенные в порядок конспекты лекций и устных выступлений, которые, впрочем, никогда не излагались и вряд ли могут быть изложены в том порядке, в каком они теперь здесь записаны, и лишь для удобства пользования рассредоточены по главам.