Елена Чхаидзе - Политика и литературная традиция. Русско-грузинские литературные связи после перестройки

Если в советский период нерешенным был национальный вопрос, то в постсоветский нерешенными оказались вопросы, связанные с представителями этнически смешанных браков, с потомками бывших советских «мигрантов», то есть людей, родившихся и выросших не на этнической родине, а также проблема «культурных гибридов» – людей, сформировавшихся в рамках иной по этническому признаку культуры. Например: грузин, армянин, родившиеся и выросшие в России, или русский, осетин, украинец, родившиеся и сформировавшиеся в рамках грузинской культуры. Этот вопрос оказался неизученным на постсоветском пространстве. В современной науке эта проблема была обозначена как проблема внутреннего и внешнего или абсолютного и неабсолютного иного (Dussel, 1975. P. 21), и все это включено в проблемы мульти-, меж- и транскультурализма. Мадина Тлостанова считает, что на постсоветском пространстве потомки этнически смешанных браков и культурные гибриды были особой группой, они понимали всех (Тлостанова, 2004. C. 5–6), потому что полностью никому не принадлежали (Memmi, 1991, xvi), но вместе с тем они являлись и сейчас являются для всех чужими/изгоями. «Чужаки-гибриды» попали под определение других и, так же как другие нерусские, стали объектами агрессии:

важная для конструирования иного в Российской империи проблема религиозной идентификации в постсоветской России уже или еще не играет определяющей роли <���…> сегодня славянский российский обыватель-ксенофоб склонен рассматривать всех, условно говоря, «смуглых брюнетов» в независимости от их языковой, религиозной или культурной принадлежности почти так же, как его предшественник в XVI веке, только вместо «поганого» и «бусурманина» он становится «черным» и «чуркой». Мусульманско-христианское различие здесь продолжает играть важную, но не основную роль, ведь не работает, к примеру, православная идентификация с христианской частью того же Кавказа и Закавказья, а в силу вступают самые примитивные расово-френологические принципы разделения на своих и чужих, когда важен именно цвет кожи, а не религиозная принадлежность как таковая (Тлостанова, 2004. C. 60).

«Избавление» от своего иного отразилось на нерусских в России и на русских/русскоязычных в бывших советских республиках. Агрессия национализма вылилась и на особую группу – плод «дружбы народов», рожденных в смешанных межнациональных браках:

После краха СССР за границами России осталось более 20 млн русских. Элиты большинства стран, жителями которых они оказались, не были достаточно деликатными и разумными, чтобы адекватно решать проблемы людей, оказавшихся национальным меньшинством в стране, которую раньше считали своей. Это усиливает постимперский синдром в метрополии, ставший одной из тяжелых проблем современной России (Гайдар, 2006. C. 8).

Тематический комплекс социально-политических и экономических проблем постсоветского периода, проявления национализма и постсоветских войн, а также проблемы «гибридов» (Бхабха) составил основу корпуса произведений современных писателей, в центре интересов которых стояли отношения, в нашем случае, между Россией и Грузией. Зачастую, прибегая к приемам деконструкции и демифологизации, современные авторы меняли устоявшиеся подходы к традиционным темам и образам [32].

Рамки определения «постсоветского» в отношении политического и литературного периодов не совпадают. Началом постсоветского политического периода принято считать 26 декабря 1991 года – дату распада СССР, а дата окончания до сих пор не определена. Она обсуждается политологами, культурологами, социологами. Впервые об окончании постсоветского периода заговорили примерно в 2009 году, и главным образом это было связано с внешней политикой Кремля. Называли 2012 год: в это время возникла идея создания евразийского союза, предусматривающего объединение в экономической сфере некоторых бывших республик СССР [34]. Позже назывался 2009 год; российский политолог, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» Федор Лукьянов в статье «The End of the Post-Soviet Period in Russian Foreign Policy: What is Next?» (Lukyanov, 29.02.2012; 19.01.2012) подчеркнул, что тогда произошло изменение роли России в мировом контексте как страны, к политическому голосу которой стали прислушиваться, чего не было после краха СССР. Еще одной датой стал 2014 год, и связывалось это с заявлением 1 марта 2014 года о решении ввести российские войска на Украину. Датой окончания постсоветского периода называли и 2015 год – он связывался с убийством известного российского политика Бориса Немцова (Венкина, 27.02.2016). Другое мнение высказал историк и журналист Кирилл Кобрин, назвав дату окончания постсоветскости – 2014 год (Кобрин, 25.08.2016).

Что касается грузинского ракурса в определении рамок окончания постсоветского периода, то справедливым было бы назвать 08.08.2008 – начало русско-грузинской Пятидневной войны, потому что такого прецедента – войны между русскими и грузинами – не было. В 2008 году закончился период острого противостояния, начавшегося в 1989-м. Но дата не прозвучала – может быть, из-за официальной формулировки: «Россия просто защищала союзное государство (пускай и не признанное) от агрессии» (Акопов, 02.03.2014). Хотя сложно припомнить: когда и кого ранее на постсоветском пространстве Россия защищала от агрессии? И чьей? Война основательно повлияла на связи, которые существовали между Грузией и Россией, несмотря на новый постсоветский формат отношений. Эмоциональная привязанность, основанная на культурной памяти, была подорвана. Травма пережитого объединила против России все многонациональное население Грузии, независимо от этнической принадлежности. Социальный поворот продемонстрировал новый этап в отношениях двух стран. В южной республике не осталось тех, кто поддерживал политику России по грузинским вопросам.

Период разрыва длился недолго. В 2012 году с приходом к власти партии «Грузинская мечта», которую периодически критикуют за пророссийский подход, вновь образовался раскол в политических пристрастиях постсоветского времени (проевропейский или пророссийский путь развития). Например, в статье «РОССИЯ + ГРУЗИЯ = ОТТЕПЕЛЬ» (2013) Ларисы Малюковой, посвященной выходу в свет фильма о русско-грузинской дружбе «Икона», звучит предположение о потеплении отношений между двумя странами.

В литературе начало постсоветского периода целесообразно было бы связать с 1985 годом. Именно тогда стали появляться художественные тексты, в которых встречались националистические высказывания или целенаправленное проявление негативного отношения и якобы недопонимания эмоционально-поведенческих моделей других этнических сообществ, ставящее своей целью оттолкнуть эти сообщества от представителя того народа, чьему перу принадлежали критические замечания. Впервые эти новые тенденции проявились в произведениях, которые были опубликованы практически одновременно: «Выбор натуры. Грузинский альбом» (1985) Андрея Битова и «Ловля пескарей в Грузии» (повесть датирована 1984 годом, вышла в свет в 1986 году) Виктора Астафьева. Произведения кардинально отличных друг от друга авторов с разной читательской аудиторией. События, описанные в текстах, происходили почти одновременно: поездка в Грузию Битова, отраженная в «Грузинском альбоме», приходится на 1967 год [35], и поездка Астафьева (в Гагры, абхазскую автономию Грузии), как стало известно со слов писателя и переводчика Александра Эбаноидзе (Эбаноидзе, 2018), также состоялась во второй половине 1960-х годов. Оба текста касаются грузинской тематики, которая была традиционной для русской литературы на протяжении последних двух веков и явилась полем моделирования нового подхода к традиционному (например, к мифу «Грузия-рай»).