Гамильтон Гибб - Арабская литература

В стороне от этого блестящего общества и почти не замечаемый им жил один из величайших мусульманских мыслителей ал-Фараби (ум. в 950 г.), по происхождению тюрк из Средней Азии. Его труды по медицине и музыке служили образцами, однако именно благодаря его заслугам перед арабской философией имя ал-Фараби живет по сей день. Все его усилия были направлены на примирение систем Аристотеля и Платона (главным образом в истолковании неоплатоников), но при этом он сохранял твердую веру в истинность ислама и стремился привести в согласие с его доктринами всю греческую философию. Для нас из его произведений наибольший интерес представляет мусульманский вариант «Республики», понимаемой как единство церкви и государства.

Северосирийская школа пришла в упадок вскоре после смерти Сайф ад-Даула, но следует упомянуть еще одно связанное с ней имя запоздалого поэта. Абу-л-'Ала' ал-Ма'арри (973-1057) — это одинокая и неожиданная фигура в арабской литературе. Ослепнув в ранней юности, он тем не менее учился в Алеппо, пы-{63}тался найти счастье в Багдаде, но в конце концов вернулся в свой родной городок. Его ранние стихотворения, собранные в книгу под заглавием Сакт аз-занд, мало отличаются от заурядной искусственной поэзии той эпохи, но в своих более поздних стихотворениях при всей искусственности и сложности рифм и созвучий, на что намекает само название ал-Лузумийат, он выступает не только как великий поэт, но и как великий гуманист и проницательный, хотя и пессимистический, мыслитель. "Избрав разум своим путеводителем, — пишет проф. Никольсон, — он судит о людях и вещах с такой свободой, которая должна была казаться скандальной правителям и привилегированным сословиям того времени. Среди его размышлений о трагедии человечества ярко горит жгучая ненависть к несправедливости, лицемерию и религиозным предрассудкам. Он обнажает порок и глупость в поисках добродетели и мудрости. В его поэзии эпоха изображена без страха или пристрастия, и, — что особенно привлекательно, — сам художник, борясь с сомнениями, все же верит в способность разума разрешить трудные проблемы и найти истину, если только это вообще возможно. Но в Лузуме много однообразия; многое там тривиально, педантично и слишком заумно для нашего вкуса: книга вызывает восторг и презрение, потрясает, утомляет, чарует и отталкивает; но как бы то ни было, она неповторима и бессмертна, ибо выражает личность необыкновенного человека.

Все они заблуждаются — мусульмане, христиане, иудеи и маги;

Двое составляют единую секту человечества:

Один человек умен без религии,

Другой религиозен без ума" **

______________

** R A. Nicholson, Eastern poetry and prose, London, 1912, p. 110.

Мусульманские современники, хотя и стекались толпами на его лекции, совершенно не знали, как к нему отнестись, а их потомки вообще предпочитали Сакт аз-занд, находя в Лузумийат — в философском скептицизме Абу-л-'Ала' и его независимом отношении ко всей обрядовой стороне религии — много такого, что им не нравилось как мусульманам, а его пренебрежение к традиционным канонам арабской поэзии оскорбляло их {64} эстетические чувства. Современные европейские критики ударяются иногда в другую крайность и приписывают ему передовые философские воззрения, от которых сам он, вероятно, отрекся бы с ужасом. Менее удачны были прозаические сочинения Абу-л-'Ала', из которых наиболее важны для нас его «Послания» (Раса'ил); часть составленного самим автором сборника этих «Посланий» сохранилась до наших дней. Послания написаны изысканной рифмованной прозой и изобилуют намеками и литературными тонкостями, из-за которых подобные произведения выглядят в наших глазах искусственными и педантичными.

(б) Ирак при Бувайхидах. В то время как в кружке Сайф ад-Даула еще преобладали подлинно арабские элементы мусульманской литературы, в Багдаде и на востоке их постепенно вытесняло растущее персидское влияние. Этот период отмечен двумя интересными особенностями. Вместо ничтожеств, державших в руках халифат, и грубых бувайхидских правителей покровителями литературы стали многие выдающиеся и безмерно богатые персидские везиры, которые щедро поддерживали все отрасли знания. Самый знаменитый из них — «Сахиб» Ибн 'Аббад (938–995), с которым были связаны все поэты, писатели и ученые той эпохи. Но, поскольку сами везиры были весьма посредственными литераторами, едва ли можно считать случайным то, что они и покровительствовали посредственным литераторам. У везира Ибн ал-'Амида (ум. в 970 г.) библиотекарем был действительно первоклассный историк и автор интересного сочинения по этике Ибн Мискавайх (ум. в 1030 г.), чьи "Опыты народов" первая значительная всеобщая история после ат-Табари, — долго считавшиеся утраченными, обнаруживают замечательную остроту мысли и независимость суждения. Среди общего хора славословий особая нотка звучит у почти забытого Абу Хаййана ат-Таухиди (ум. после 1009 г.), мастера арабской прозы, равного ал-Джахизу, "имама красноречивых, — как говорит Йакут, — единственного и непревзойденного по мудрости, глубине, стилистическому мастерству и силе". В своей "Книге двух везиров" он с такой резкостью изобразил слабости Ибн ал-'Амида и Сахиба, что считалось, будто эта книга приносит несчастье всякому, кто ею владеет. {65}

Однако в то время наибольшим успехом пользовались звучные рифмы и развлекательность. Именно тогда из сказок, переведенных с индийского и персидского языков, начали возникать первые варианты "Тысячи и одной ночи"; в это же время филологи разыскивали в литературе анекдоты, чтобы заменить ими филологическое и схоластическое содержание короткого рассказа. Начиная с ранних произведений судьи ат-Танухи (940–994) под названиями "Радость после трудности" и "Собрание историй", через бесчисленные позднейшие произведения, из которых "Литературная хрестоматия" — ал-Мустатраф ал-Абшихи (1388–1446) может быть названа как одна из лучших и по содержанию и по стилю, новый тип рассказа всегда был необычайно популярен вплоть до наших дней.

Вторая особенность этого периода — основание библиотек и академий во всех крупных городах мусульманского мира. Правители и везиры соперничали друг с другом в приобретении авторских списков и копий ценных произведений и в учреждении учебных заведений (мадраса), не только открытых для всех желающих, но во многих случаях обеспеченных средствами на содержание учащихся и преподавателей, среди которых было немало женщин. Подробности об этих заведениях поразительно интересны. Небольшая школа, основанная в 990 г. в Багдаде, располагала 10400 книгами; крупная библиотека ал-'Азиза в Каире, по самому скромному подсчету, имела 120 тыс. томов, а библиотека ал-Хакама в Кордове была еще больше. Возможно, под названием ал-Фихрист ("Перечень") до нас дошел каталог одной из таких библиотек, составленный ан-Надимом в Багдаде в 987 г. Этот ценнейший труд начинается с раздела о различных языках, разновидностях письма и священных книгах, признаваемых мусульманами, а затем следует семь «бесед» о различных видах арабской литературы филологии, истории, поэзии, геологии, праве, философии, баснях и магии, а в конце — две заключительные беседы о сектах, иноземных религиях и об алхимии. В каждом разделе автор перечисляет все известные книги по этим предметам с краткими биографическими заметками об их авторах и приводит много другого ценного материала по истории культуры Ближнего Востока. Ал-Фихрист показывает, как обшир-{66}на была арабская литература в первые три века ислама и как мало сохранилось до наших дней: от многих авторов до нас дошли лишь небольшие фрагменты, а огромного большинства их мы не знали бы даже по имени.