Николай Непомнящий - Хетты. Неизвестная Империя Малой Азии

Печать царя Таркумувуса

Он работает в библиотеке (дни напролет), трудится над «Злаками» (в свободные вечера), читает лекции в университете (бесплатно) и пишет статьи в немецкие ассириологические журналы (тоже бесплатно). Это статьи по филологии, хронологии древних вавилонских династий, анализ ассиро-вавилонских мифов и переводы текстов так называемого обелиска Маништусу, одного из древнейших юридических документов мира. Вавилонский царь Маништусу правил с 2335 по 2321 год до нашей эры, то есть примерно за полтысячелетия до первого в истории великого кодификатора бытовавших правовых норм Хаммурапи. Это был кровавый завоеватель, и следует обратить внимание на то, как характеризует его захватнические походы Грозный: «Он переправляется на судах через Персидский залив и разбивает мощную коалицию 32 царей, захватывая иранские серебряные рудники и каменоломни, где добывался дорогостоящий камень. Тут-то и проступает экономическая подоплека шумеро-аккадских завоевательных походов: нехватка всех видов сырья на наносных равнинах Вавилонии». Не распыляется ли Грозный, занимаясь этими различными и не связанными друг с другом проблемами? Только на первый взгляд. В действительности же каждая из этих статей представляет собой уже готовый отшлифованный камень для большой мозаики, план которой существует пока лишь в голове творца. Уже в то время молодой ученый ставит перед собой смелую, грандиозную цель: написать «Древнейшую историю Передней Азии», задуманную им как широкое полотно, где могла бы быть прослежена история экономики, политики и культуры древних народов, не только каждого в отдельности, но и всех вместе в их взаимосвязях! В пору своей доцентуры он выпустил лишь первый том, то есть проделал подготовительную работу для этого большого синтетического труда. Грозный никогда не терял из виду конечной цели, упорно накапливал материал и лишь 40 лет спустя отважился приняться за свой капитальный труд, будучи, как он говорил, «лучше подготовленным».

Было что-то роковое в том, что все эти годы упорного труда и научных достижений изобиловали неудачами, разочарованиями и ударами, причиной которых не всегда было неумение Грозного устраивать свои личные дела.

Даже по прошествии 14 лет службы, будучи 6 лет женатым и отцом двух дочерей, он получал меньшее жалованье, чем холостой служащий венского газового завода, живший по соседству с ним в Гринцинге. Надежды на пражскую профессуру не сбылись. Прошло два года, прежде чем ему предложили хотя бы пластырь на эту рану: милостиво произвели в «экстраординарного профессора со служебными обязанностями» — титул хотя и длинный, но имевший еще продолжение: «без права на оклад».

И все же жить Грозный в ту пору, когда ему присвоили звание, стал значительно лучше. Он получил жилье, питание и одежду за счет университета.

Будучи, как сейчас говорится, «в теме», Грозный был постоянно в курсе всех новых открытий на древнем Востоке. И разумеется, ожидал, что после находок в Богазкее за решение хеттской загадки примется прежде всего сам доктор Винклер. Когда же не последовало никаких попыток расшифровать таблицы, он решил обратиться к Вайднеру в Берлин, к Белю в Гронинген и даже к самому великому Винклеру. Шла весна 1910 года, и именно эта дата стала временем, когда имя чешского ученого навсегда соединилось в востоковедении с названием забытого и вновь открытого древнего народа.

Полученные ответы его удовлетворили: оба ученых уже работают над проблемой, трудится над ней и профессор Вебер. Винклер же ответил сердечным письмом и предложил Грозному сотрудничество. А это что-нибудь да значило! Но Грозный видел, что хеттская клинопись в надежных руках, и полностью отдался своей работе «Злаки в древней Вавилонии».

Большой труд закончен, напечатан, поступил в продажу, но о дешифровке хеттских клинописных текстов никаких вестей. Зато появляется нечто иное.

Это было письмо от Германского восточного общества. Поскольку со смертью Винклера «надежда на то, что высокочтимый первооткрыватель сам издаст столь важные для познания древней истории всей Передней Азии тексты, была утрачена… наше Общество оказалось перед необходимостью издать в автографическом виде и в транскрипции все доступные нам клинописные тексты из Богазкея». В связи с этим Общество вежливо осведомлялось, не пожелал ли бы господин приват-доцент д-р Грозный сотрудничать в этом издании. Подписал письмо заместитель председателя Германского восточного общества, статс-секретарь имперского Министерства финансов Макс фон Тильман.

Грозный охотно согласился. В феврале 1914 года он получает официальный, юридически оформленный договор на издание хеттских надписей, а также информацию о положении дел: в Берлине находится лишь часть Богазкейского архива, основная масса текстов, исчисляемая примерно 20 тысячами фрагментов, хранится в Оттоманском музее в Стамбуле… Еще при жизни Г. Винклера было поручено Э.Ф. Вайднеру скопировать берлинские тексты, а в январе 1914 года господин д-р Фигулла выехал в Стамбул, чтобы просмотреть тамошние тексты и по возможности скопировать их. Зависит целиком от доброй воли господина доцента д-ра Грозного, когда он пожелает присоединиться к вышеупомянутому д-ру Фигулле и отправиться в Стамбул…

Все это было очень заманчиво: снова увидеть волшебный город над Золотым Рогом и осуществить публикацию наследия Винклера! Но только это отнюдь не целиком зависело от доброй воли господина доцента! Хотя председатель Германского восточного общества был по профессии финансист, он как-то упустил из виду вопрос оплаты поездки Грозного.

Понадобилось два месяца, прежде чем необходимые средства были выделены из бюджета Министерства по делам церкви и просвещения.

9 апреля 1914 года Грозный приезжает в Стамбул и в расчете на долгое пребывание привозит с собой жену. Он решает жить не в Европе и снимает маленькую квартиру в Моде — на азиатском берегу этого города, расположенного на двух континентах. Затем он изо дня в день переправляется на каюке — небольшой лодке — из Азии в Европу, на другую сторону, и в Оттоманском музее переписывает вместе с Фигуллой надписи. По вечерам он возвращается, заплывает на километр в море — ничто так не помогает работнику умственного труда оставаться в форме, как плавание, и уже дома, после зарядки, переписывает тексты латиницей.

Хеттский язык— как он необычен, сколь не похож ни на один из восточных! И хотя прочитать его можно без труда — ведь тексты выполнены образцовой аккадской клинописью, среди огромного множества таблиц нет ни единой билингвы, не за что зацепиться!