В. Турчин - По лабиринтам авангарда

И все же именно возрождение авангарда наблюдается сегодня повсеместно. Центры его существуют в Европе и Америке. Несколько наций претендуют на звание ведущих: итальянцы, французы, немцы и американцы.

Критики, пытаясь определить направление современного поиска, испытывают нехватку терминов. «Трансавангард» под «зонтиком» своего расплывчатого названия смог собрать многие параллельные и даже конкурирующие термины. Теперь все еще более неопределенно. Некоторые критики говорят о «периоде после Бойса»; Лотар Ромэн говорит о «модерне после постмодерна»; Эдвард Фрай — о «новом модерне». Ряд критиков и теоретиков хотят придать конституированное значение возрожденному термину «модерн», рассматривая искусство предшествующих лет (включая и трансавангард) как «протомодерн». Отсутствие терминологической определенности приводит к тому, что название отдельной выставки, такой, как, скажем, «Безвременье. Искусство сегодня» (Берлин, 1988), гораздо ярче выражает суть происходящего, чем пространные писания в духе критического пессимизма. Наиболее удачным остается чисто «хронологическое» определение: «искусство поздних 80-х»; наиболее очевидным — у что в нем победили (не будем гадать, правда, на какой срок) вполне определенные тенденции — «антипоставангардистские».

В нынешнем авангарде все как бы уже дано: копийность, пусть и замаскированная под известные оригиналы, хранящиеся в музеях, приобретает (по словам П. Рестани) неоманьеристический характер. Сегодня мы не увидим принципиально новых концепций; все, что делает тот или другой мастер, уже знакомо. Если трансавангард стилизовал «исторические» измы, доходя в своих вкусах до поп-арта (включая его, но не осмеливаясь брать то, что было после него), то теперь встал вопрос о восстановлении чуть было не утраченных традиций 60-х: оказывается, они еще не использованы, и аналитическая эстетика 70-х гг. их не поняла. Флюксус и хеппенинг, концептуальное искусство и «арте повера», «индивидуальная мифология» и минималь-арт, лэнд-арт и ассамбляжи, жесткий абстрактный стиль в живописи и первые опыты видео-арта — все это, вплоть до поворота в сторону фигуративной изобразительности, оказывается еще жизнеспособно.

Критики 60-х, такие, как П. Рестани и Дж. Челант, снова активно взялись за перо. Челант вспоминает нью-йоркский неодадаизм и монохромные «пустоты» холстов И. Клейна, механически-энергетические конструкции Тенгели и комбинированную живопись Р. Раушенберга. П. Рестани цитирует свою статью 1961 г., посвященную «новому реализму».

Если вернуться к примерам прошлого (подобные сопоставления помогают порой «просветлить» настоящее), то побеждает не живописный радикализм К. Малевича, но «объективность» М. Дюшана и «всегда современного» Ф. Пикабия. Почти все комментаторы вспоминают дадаизм. Конечно, мы имеем теперь «тихий», прирученный дадаизм, приспособленный к массовому эстетическому потреблению. «Дада» являлся тотальным нигилизмом; поп-арт хотя и придал его поэтике пафос утверждения идеалов общества потребления, однако до конца не изжил его парадоксы и иронию. Теперь последнее испарилось... Испарилось, как и концепционность 60-х. Взамен «гамлетовского сумасшествия» тех лет с его каскадом бесконечных вопросов началось творчество «положительных ответов», объективированных в пространстве за счет заполнения среды масштабными объектами.

Они создаются разными методами: это пространственные ассамбляжи и сложные конструкции-инсталляции (монтаж объектов, сделанных вручную или производственным путем), манипуляции с реальной средой в духе минималь- и лэнд-арта, активное использование информационно-передающих устройств и, наконец, «готовые объекты». Подобное творчество внебиографично, вне-драматично, внеиндивидуально. Если раньше все, что делал художник-авангардист, можно было принять за метафору, то теперь торжествует данность факта. Есть, конечно, и просто живопись; но ее только условно можно назвать живописью. Это очень схематичный, чертежно исполненный стиль «нео-гео» (новая геометрическая абстракция). Показательно, что он опирается все на тот же опыт 60-х гг., на творчество Кенета Ноланда и Франка Стелы или использует монотонно повторяющиеся орнаментальные узоры. Происходит дальнейшее освобождение от «эстетического».

При этом, как правило, делается ставка на высокое качество изделия, на эффект «сделанности». Это такая «сделанность», которая принципиально не отлична от подобного качества у товара. Господствует дух «вложенного капитала», ремесла и высокого технологизма, логичности и материальности. Новые объекты, будь то конструкция на выставке или некое строение на природе, занимают определенное место в пространстве как некая «социоскульптура» или «психологическая оккупация». Все воспринимается как результат художнической «работы», как «объективированный труд», где автор выступает в облике, мало отличающем его от инженера, рабочего, предпринимателя (вспомним хотя бы Гюнтера Юккера, выставка работ которого была показана в Москве в 1989 г.). Такие авторы создают, пользуясь словами П. Рестани, «нео-редимейд» (т.е. «новые готовые вещи»), представляющий собой автономные конструкции, лишенные фетишистской магичности минималь-арт или контекстовости концептуального искусства; их собственная среда воспринимается как «естественная», как среда нашего бытования. Такая среда окрашена в тона поведенческой ситуации современного человека, которого больше волнуют проблемы экологии и потребления, чем духовного спасения. Объекты тяготеют к концепции «организованной деструкции», т.е. чего-то такого, что вовсе не обозначает хаоса, разрушения целостного ансамбля, а значит, лишь свободное манипулирование, при котором на первый план выступают масштаб, масса, форма. Это некое «что есть, то есть» без особого дополнительного смысла, зато с интересом к какому-то формальному порядку.

Рис. 31. В. Дан. Без названия. 1987

Француз Ж. Лавье покрывает штриховкой холодильник, благодаря чему он «превращается в произведение искусства». Некоторые художники делают «компоновки» из предметов бытового обихода. Ж.-М. Бюстаманте, например, выставляет обычный стол, на котором находится кристалл, оформленный в виде автомобиля. Р. Шолте в 1988 г. показывает в Бостоне на выставке «Поздние восьмидесятые в американском искусстве» необарочный стол с застекленной старинной гравюрой. Огромные объекты, обугленные, как бы вышедшие из ада огненных смерчей, демонстрировал на выставке «Документа» Р. Моррис, а Б. Шварц создал там же сложный пространственный объект с зеркалами, металлическими конструкциями и системами видео. С. Бэртон экспонировал кровати и кресла, сделанные из гранита. Упомянутый Лавье работает с реальным пейзажем, создавая в нем геометрически правильные насыпи и ямы. Критик Е. Яппе, говоря о современном перформансе, отмечает, что он «все больше опредмечивается»: новые его разновидности напоминают 60-е гг., но без былой мифологичности, скорее это простое заполнение людьми среды (выставочного зала, улиц и площадей городов). Ситуация «человек — коллектив» активно погружается здесь в контекст «повседневности жизни», не являясь чем-то экстраординарным, как раньше. Важен лишь процесс общения, где все выступают индивидуально и в то же время вместе.