Андрей Буровский - Величие и проклятие Петербурга

Если представить себе Землю в виде каравая или лепешки, к краям которой прикасается небо, ограничи­вая видимый мир, то очень легко вообразить, что жите­ли окраины этого «каравая» должны и впрямь очень уж тесно контактировать с существами иного мира. И при­шедшими с небесной сферы, и пролезшими «из-под ле­пешки». Такой образ мира, в котором центр очень спо­койное место, а на окраинах идет борьба Порядка и Мрака, очень хорошо описан в блестящих фэнтези По­ла Андерсона.

По-видимому, для человека очень характерно пред­ставлять себе мир в виде концентрических кругов. В самом центре находятся области, полнее всего пре­образованные человеком, наиболее соответствующие представлениям об идеальном и должном. Чем дальше от этого центра, тем все более дикие и не тронутые человеком области приходится преодолевать, вплоть до мест, где влияние человека вообще не ощущается. Я на­звал этот стереотип, эту привычку мыслить себя в цен­тре Вселенной «вселенским централизмом» [134] Буровский A.M. Вселенский централизм // Знание — Сила. 1993. № 6. .

Санкт-Петербург — это город, расположенный экс­центрично в том пространстве, которое вплоть до нача­ла XX века мыслилось как Вселенная.

Ощущение величавого покоя, пребывания в некоем центре освоенного пространства, гордость строителя и обитателя империи, простершейся от Вислы до Аля­ски — все это граничит с чувством, что все видимое во­круг непрочно, зыбко, в любую секунду может исчезнуть. Что созданное человеком — лишь одна часть окружаю­щего и что в предельно упорядоченный, приведенный к почти казарменному порядку мир человека в любой мо­мент может вторгнуться стихийное, опасное и сокру­шающее.

Я бы осмелился утверждать, что призрак или вос­ставшее из гроба существо семантически очень сходно с Невой. Призраки, тролли или иные пришельцы из иных миров так же вторгаются в мир живых, как воды Невы вторгаются из мира природного хаоса в упорядо­ченный мир человека. Они точно так же олицетворяют некие природные, внечеловеческие силы. Получается, что эти силы актуально присутствуют в Петербурге и составляют его неотъемлемую часть.

Добавим к этому постоянное воздействие экстре­мальных факторов: геопатогенных зон или долгой зим­ней вьюги, производящей на жителя Санкт-Петербурга такое сложное впечатление. Мало того что весь город и все время находится «на краю», так тут еще и сам от­дельный человек оказывается в какой-то пограничной ситуации. Летит мокрый снег, тьма по двадцать часов в сутки (а в метель — круглые сутки), не видно ни зги, пронизывающий холод... А тут еще и рассказы, шепотки, легенды, мифы... В общем, неуютно петербуржцу, и становится совсем непонятно, кто это топает вон там, за углом? Топает? Вроде бы да, ходит кто-то... А может, и нет, может, послышалось... А если ходит, то кто?! Крещеному быть там совсем необязательно...

Нет ничего нового в том, что смещения сознания приурочены к экстремальным природным факторам: на­воднениям, метелям, ураганам и т.д. Новое тут только то, что в жизни петербуржца эти самые экстремальные факторы сказываются довольно часто. И еще дело в том, разумеется, что петербуржцы относятся к экстре­мальным состояниям не так, как жители большинства стран и городов. Там, где другие сотворят крестное знамение, и все — петербуржцы проявят любопытст­во, а то и полезут за угол — посмотреть, кто этот там топает? Кто-то мелькнул или померещилось?! Вро­де мелькнула за снегом, за сырым ветром чья-то косма­тая спина... Шел мужик в шубе или... Одним словом, петербуржцы очень любят свои экстремальные состоя­ния.

Невероятные истории как будто рождаются из самой петербургской почвы, отделяются от стен Вели­кого города. В фольклоре у таких историй есть свое название: «быличка». Быличка — не сказка, не повесть, а именно что история про встречу с необычайным.

— Гляжу — стоит! Борода — во, сам ростом с со­сну!

— Не может быть...

— Не веришь, не надо, а он вот стоял... И все, и пойди проверь.

Началось уже с момента основания города.

Вспомним хотя бы обстоятельства, при которых ро­дилось легендарное «Петербургу быть пусту». В 1717 го­ду дьячок Троицкой церкви встретил в сумерках кики­мору, явившуюся ему в виде жуткой всклокоченной ба­бы. После этой встречи дьячок и ударился в запой, стал шляться по городу без дела и вопить свои эсхатологи­ческие пророчества. Между прочим, никакое битье кнутами в застенках не заставило дьячка изменить по­казания: видел он кикимору! Быть Петербургу пусту!

Констатирую факт: у нас есть доказательство, что всего через 14 лет по основании города в нем начались весьма своеобразные явления. Явления эти можно от­нести и за счет особенностей психики человека, и за счет проникновения в наш мир существ мира иного — не буду настаивать ни на какой версии. Но этот петер­бургский феномен родился одновременно с городом. Этот жил в широчайших народных массах задолго, за доброе столетие до того, как Пушкин, Гоголь и Досто­евский сделали петербургскую мифологию фактором национальной культуры.

Огромный пласт простонародного петербургского фольклора до нашего времени изучался только одним учреждением: Тайной канцелярией. Это специфическое и довольно жуткое учреждение менее всего ставило своей целью культурологический анализ. Может быть, пора всерьез заняться изучением этого потрясающего пласта?

Общее число политических репрессированных за 36 (фактически — 29) лет правления Петра составило более 60 тысяч человек, «...с каких побуждений, для ка­ких целей инквизиторы вдавались в самые мелочные, совершенно ребяческие расследования. Расследования эти касались такого дела, которое людям мало-мальски толковым, а Петр Андреевич Толстой и Андрей Ивано­вич Ушаков были далеко не глупы, с первого же раза должны были представиться в настоящем своем ничто­жестве. А между тем эти от природы умные люди... бьются и хлопочут, по-видимому, Бог знает из-за чего. Да, но это только по-видимому: все эти распоряжения, старательно исполняемые, клонились к одному: являть перед недоверчивым и подозрительным императором Петром как можно больше усердия и преданности его особе. Отличия, земли, крестьянские души были щедрыми воздаяниями за скромные и посильные труды вер­ных холопей» [135] Семевский М.И. Тайная служба Петра I. Минск, 1993. С. 284. .

В числе жертв Тайной канцелярии есть монах, кото­рый не захотел кричать «многая лета» новой царице Екатерине; дьячок Троицкой церкви в Петербурге, ко­торый видел кикимору и кричал ставшее классическим: «Быть Петербургу пусту!», и множество других несчаст­ных, часто просто неосторожных людей. Но есть исто­рии и весьма наводящие на размышления.