Борис Захава - Мастерство Актера и Режиссера

Придя к могиле дорогого, близкого нам, но давно умершего человека, мы плачем искренними слезами. Но наряду с этим мы воспринимаем и запах цветов, растущих на могиле, и синеву неба, и пение птиц, не забываем даже время от времени взглянуть на часы, чтобы не опоздать на работу. Разве так было несколько лет назад, когда мы хоронили своего друга? Мы тогда себя не помнили от горя, оно владело нами целиком и без остатка, мы ничего не замечали вокруг.

Но разве теперь наше горе перестало быть подлинным, искренним чувством? Нет, оно осталось таким же искренним, таким же настоящим и, может быть, даже не менее сильным, чем прежде, но под влиянием времени, в результате постоянного воздействия обстоятельств текущей жизни оно видоизменилось и приобрело новое качество.

"Время, — пишет Станиславский, — прекрасный фильтр, великолепный очиститель воспоминаний о пережитых чувствованиях. Мало того, время — прекрасный художник. Оно не только очищает, но умеет опоэтизировать воспоминания"12.

Нередко, читая какой-нибудь увлекательный роман, мы не можем удержаться от слез сочувствия страдающему герою. Мы страдаем и радуемся вместе с ним, живем его жизнью, его интересами и в то же время великолепно сознаем, что как сам герой, так и все его страдания — только вымысел, плод поэтической фантазии автора. В основе такого переживания лежит опять-таки эмоциональное воспоминание, т. е. оживление следов ранее пережитого — пережитого, может быть, совершенно по другим поводам, чем у героя романа.

Аналогичные переживания испытывает и театральный зритель. Сочувствуя действующим лицам пьесы, он как будто забывает, что находится в театре. Однако при этом может горячо восхищаться актерской игрой и, испытывая восторг как раз в моменты наивысшего эмоционального потрясения, энергично аплодировать актерам. Это означает, что зритель, в сущности говоря, великолепно помнит о том, что перед ним не реальная жизнь, а искусство. Но дело вовсе не обстоит таким образом, что он попеременно то забывает, то помнит. Нет, он помнит и забывает одновременно. Он, помня, забывает и, забывая, помнит. Здесь налицо единство двух противоположных переживаний.

Этому диалектическому единству сложной внутренней жизни зрителя соответствует единство душевных состояний актера, который искренне живет внутренней жизнью образа (верит в правду этой жизни) и в то же время не забывает, что он актер и находится на сцене.

Помимо способности запечатлевать отдельные конкретные переживания, эмоциональная память обладает еще и способностью синтезировать однородные чувства.

Правда, всякое конкретное переживание есть случай единственный и неповторимый. Каждый отдельный случай гнева, радости, любви, жалости, страха, ревности непременно чем-нибудь отличается от всех других однородных случаев. Каждый человек любит, гневается, ревнует на свой лад. Больше того, каждый раз, когда человек любит или гневается, он делает это иначе, чем делал раньше или же сделает когда-нибудь в будущем. Тем не менее во всех случаях любви есть нечто общее, как есть оно и во всех случаях гнева, страха, ревности и т. д. Это общее и послужило основанием для образования понятий "любовь", "гнев", "ревность"... Причем это общее мы не только осознаем мысленно, но при определенных условиях можем также и чувствовать, переживать эмоционально. Как же это происходит?

Мы уже знаем, что всякое конкретное переживание оставляет след в центральной нервной системе, а значит, и в психике или, точнее, в эмоциональной памяти. Например, чувство гнева. Допустим, что какой-нибудь человек испытал это чувство по четырем различным поводам: один раз он разгневался из-за невкусного обеда, другой раз — из-за дурного поведения сына, третий раз — в связи с нанесенным ему оскорблением и, наконец, в четвертый раз — из-за служебной оплошности подчиненного, которая могла повлечь за собой весьма тяжелые последствия.

Ясно, что каждый из этих случаев гнева имеет свои особенности. Но те элементы, которые отличают данное переживание от других однородных, были в нашем примере пережиты человеком по одному разу, ате элементы, которые являются общими для всех случаев гнева, он пережил четыре раза. Ясно, что последние оставили в его эмоциональной памяти более глубокий след, чем специфические особенности каждого отдельного случая. Если же учесть, что человек в течение своей жизни переживает то или иное чувство не четыре раза, а великое множество раз, то станет ясно, какой глубокий след в его эмоциональной памяти останется оттого общего, что свойственно всем однородным переживаниям.

Если кто-нибудь в нашем присутствии хотя бы только упомянет слово, обозначающее определенное чувство, например: гнев, жалость, презрение, то окажется, что мы не только поняли значение этого слова, но и как будто на мгновение ощутили в себе то чувство, которое им обозначено, хотя бы только в самом зачаточном его виде. Это тоже эмоциональное воспоминание, но не связанное с каким-либо определенным случаем, а являющееся синтезом множества отдельных случаев. При таком эмоциональном воспоминании мы еще не переживаем само чувство, а только нащупываем в себе его корень, его зародыш, его психофизическую основу.

О такого рода эмоциональных воспоминаниях Станиславский говорил, что они сохраняются в памяти, но не во всех подробностях, а лишь в отдельных чертах. "Из многих таких оставшихся следов пережитого образуется одно — большое, сгущенное, расширенное и углубленное воспоминание об однородных чувствованиях. В этом воспоминании нет ничего лишнего, а лишь самое существенное. Это — синтез всех однородных чувствований. Он имеет отношение не к маленькому, отдельному, частному случаю, а ко всем одинаковым"13.

Именно такого рода воспоминания и дают нам право говорить, что мы знаем то или иное чувство, знаем его природу.

Итак, следы каждого чувства хранятся в нашей эмоциональной памяти как отпечатки многократно пережитого и оживают всегда, когда появляется соответствующий раздражитель.

Кроме того, эти отпечатки чувств при определенных условиях начинают развиваться и расти, достигая иногда очень большой силы. Это может произойти двояким путем. Во-первых, если к эмоциональному воспоминанию общего характера присоединится еще и воспоминание о каком-нибудь конкретном случае (или же ряде конкретных случаев), когда данное чувство было пережито с особенной силой и полнотой. И во-вторых, при условии активной работы нашего творческого воображения, которое может едва приметный зародыш чувства связать с какими-нибудь вымышленными обстоятельствами, ярко и образно созданными нашей творческой фантазией.