В. Букатов - Фабула и сюжет

«Тут есть необходимость спора.

Мы идем, отрицая вчерашний путь, мы идем, как бы падая вперед, и задерживаем падение тем, что ставим ногу вперед и снова ступаем другой ногой для нового задержанного падения.»

В. Шкловский. О теории прозы. 1982 г.

Иногда мы сталкиваемся с ситуациями, которые «так и просятся в книгу». Они могут быть смешными, грустными, трагичными, трогательными, невероятными и занимательными. Но те, кто наивно предлагают писателям свои «услуги» и снабжают их потрясающими событиями чьей-то (или своей) жизни, скорее всего могут не совсем понимать специфику литературного труда: для того, чтобы потрясение от письменно излагаемой истории произошло, читателя нужно каким-то образом ввести в курс дела и ввести так, чтобы он не отсеялся по пути.

Любая захватывающая история при изложении проходит сквозь сито экспозиции.

Чем длиннее экспозиция, тем объемистее произведение. Тем (в случае неудачи) больше отсев читателей.

Уже в античные времена бытовал совет начинать изложение с середины. И позже этот совет передавали или открывали заново писатели многих поколений.

Но любой ценный совет может не сработать, если самому не обнаружить в нем некую хитрость. «Начинать с середины» - не значит начинать действительно с середины, то есть обходиться без экспозиции. «Все смешалось в доме Облонских»,- встречаем мы на первой странице романа «Анна Каренина». Что это - середина повествования? Нет, ведь героиней романа будет Каренина. Это один из приемов, удерживающих внимание читателя на экспозиции, один из приемов усложнения и увеличения ее до размеров, позволяющих осуществиться всем восьми частям романа.

Русскому драматургу А. Н. Островскому мастерство позволяло писать пьесы с долгими экспозициями. Для того, чтобы удержать интерес зрителей (или читателей), он вводил в экспозицию разные забавные побочные ситуации. Например, в первое действие «Бесприданницы» он вводит эпизод с чайником, в который наливают шампанское. Эффект эпизода особенно заметен в театре. Зрители в это время сразу оживляются. Драматург помогает продержаться читателям и зрителям до того момента, когда они начнут понимать ход развивающихся событий. Подобный симпатичный и, казалось бы, наивный прием имеет секрет. Потом окажется, что существует прямая связь между этой забавной ситуацией и ситуацией, в которой находится Лариса. Жизнь Ларисы, так же как и чайник, трактирные посетители пытаются наполнить другим содержанием. Являясь вехами идущей трагедии, такие детали, забавляя публику, поддерживают экспозицию, помогая зрителям благополучно преодолеть ее объективную необходимость.

Читатели этой работы тоже должны будут войти в курс дела. Возможно, что экспозиция, которая не будет исчерпана вступлением, получится слишком затянутой. Поэтому автору придется, по примеру Островского, также позаботиться о развлечении-забавах читателей. Для начала это будет квадрига цитат:

«Темна моя теория, читатели, не правда ли? Что же делать. Она соответствует предмету.» ( Аполлон Григорьев. Офелия.)

«Есть два рода бессмыслицы: одна происходит от недостатка чувств и мыслей, заменяемого словами; другая - от полноты чувств и мыслей и недостатка слов для их выражения.» ( А. С. Пушкин. Отрывки из писем, мысли, замечания.)

«Нелепость весьма часто сидит не в книге, а в уме читающего.» ( Ф. М. Достоевский. Из записной тетради.)

«§ 2. Одни будут порицать настоящий труд мой [ прошу учесть, что речь идет не об экзерсисах - В.Б.] потому, что не поймут хорошо преподанных мною правил. Другие, понявши их, захотят воспользоваться и на основании сих правил станут делать опыты изъяснения Писания, но не успев открыть и изъяснить то, чего желали, тотчас заключат, что я трудился напрасно и что труд мой никому не принесет пользы потому только, что они не умели им пользоваться. «…»

§ 3. Всем моим критикам в немногих словах ответствую следующее: непонимающие настоящего моего сочинения, конечно, не меня должны порицать за то, что не понимают его, так же точно, как не вправе были бы они сердиться на меня в таком случае, когда бы им хотелось, например, увидеть новую луну или какую-нибудь неясную звезду, и я со своей стороны пальцем указал бы им на оные, а у них между тем не доставало бы остроты зрения не только для луны и звезды, но даже для того, чтобы хоть перст мой увидеть.» ( Августин Блаженный. Христианская наука или основания св. герменевтики и церковного красноречия.)

Всякий экзерсис предполагает овладение определенными навыками, на которое уходит какое-то количество времени, отделяющее один урок от другого. Поэтому, если «Войну и мир» можно прочитать за один или два месяца, то учебники, учебные пособия и экзерсисы даже меньшего объема изучаются гораздо дольше. Во время работы автору пришло в голову сохранить эту традицию и некоторые экзерсисы отделять временн ы ми паузами, заполненными заданиями по самопроверке.

Автор не призывает своих читателей к серьезному выполнению этих заданий. Хорошо не только то, что делается серьезно. Автор просто надеется, что читателю, может быть, будет приятно лишний раз поразмыслить по поводу теории литературы и лишний раз проверить себя.

Обсуждение экзерсисов с первыми читателями-добровольцами показало, что если одни задания не представляют труда, то другие ставят в некоторое недоумение. Поэтому автору неоднократно высказывались пожелания включить раздел правильных ответов. Но автор, руководствуясь своими соображениями, эти пожелания выполнять не стал, и в этой публикации такого раздела вы не найдете.

Задания для самопроверки

А. П. Чехов одному из литераторов как-то дал такой совет: прежде чем отдавать написанные рассказы в печать, вырвать несколько первых страниц и уже в таком виде публиковать. Попробуйте прочитать незнакомый художественный текст с середины. А потом, как положено, с начала и определить для себя смысл чеховского совета. Почему, несмотря на древнюю рекомендацию, начинать повествование с середины, те литературные памятники, которые дошли до нас с отсутствующим началом, считаются ущербными? По ходу рассуждения об экспозиции у ряда читателей могли возникнуть мысленные возражения, заключающиеся в том, что все сказанное относится к драматургии, да еще XIX века, а вот, дескать, в прозе XX века зачастую дело обстоит совсем по-другому. В ней не то что короткой - вообще может не быть никакой экспозиции. На примере, допустим, рассказа Э. Хемингуэя «Кошка под дождем» попробуйте мысленно опровергнуть это возражение.