Бэлла Эренгросс - Культурология: Учебник для вузов

«Да будет же честь и слава нашему языку, который в самородном богатстве своем, почти без всякого чуждого примеса течет, как гордая, величественная река – шумит, гремит – и, вдруг, ежели надобно, мягчает, журчит нежным ручейком и сладостно вливается в душу, образуя все меры, какие заключаются только в падении и возвышении человеческого голоса», – писал о русском языке Н.М. Карамзин [15, с. 73–74].

В языке, более чем в каких-либо других проявлениях жизнедеятельности человеческого общества и его культуры, находит выражение история.

Вот так определяет роль языка в историческом развитии поэт О. Мандельштам:

«Чаадаев, утверждая свое мнение, что у России нет истории, т. е. что Россия принадлежит к неорганизованному, неисторическому кругу культурных явлений, упустил одно обстоятельство – именно: язык. Столь высоко организованный, столь органический язык не только – дверь в историю, но и сама история. Для России отпадением от истории, отлучением от царства исторической необходимости и преемственности, от свободы и целесообразности было бы отпадение от языка. «Онемение» двух, трех поколений могло бы привести Россию к исторической смерти. Отлучение от языка равносильно для нас отлучению от истории. Поэтому совершенно верно, что русская история идет по краешку, по бережку, над обрывом и готова каждую минуту сорваться в нигилизм, т. е. в отлучение от слова» [16, с. 60].

«Отлучение от языка», «онемение», «отлучение от слова» грозит нам сейчас много больше, чем в то время, когда были написаны эти строки.

Язык засоряется чуждыми его природе словами и выражениями, иногда в него без особой необходимости вносятся иностранные слова, псевдонаучная терминология. Речь идет не о словах и терминах, вошедших в международный обиход, а о тех, которым в русском языке есть точное обозначение. Иногда (осознанно или неосознанно) они употребляются, чтобы скрыть их подлинный смысл; на чужом языке они звучат не так грубо: интердевочка, путана звучит мягче, чем проститутка; киллер вместо наемный убийца или просто убийца; рэкетир, а не вымогатель. А что такое дефолт, вообще было непонятно. И многое стало бы понятнее, если бы было сказано: финансовый крах, разорение.

Некоторые слова заменяются без всякой на то необходимости: слово консенсус повсеместно употребляется вместо согласие, договоренность.

Агрессию чуждой каждому национальному языку терминологии испытывают все страны. Некоторые пытаются защититься от нее. Во Франции Генеральный совет по языку, существующий при Министерстве культуры, запретил использовать в государственных документах, в деловой переписке и при обозначении товаров иностранные слова, если им есть аналог во французском языке. У нас пока такой защиты нет.

Еще большая угроза русскому языку – засилье ненормативной лексики, воровской жаргон. Уже вошли в обиход и стали употребительными такие выражения, как косить от армии, крутой, разборка, наезд, шмон. Какие-то слова обрели статус модных – клево, кайф, прикольно и др. Все это засоряет язык, унижает, приравнивает к воровскому.

Но особенную опасность представляет повсеместное и почти легализованное употребление мата. О попытках дать «теоретическое» обоснование правомерности употребления мата говорилось в главе 3 «Феномен культуры». Попытаемся разобраться в том, почему эта лексика получила распространение и почему ее употребление не может и не должно стать нормой русского языка.

Что такое мат? Это публичное оскорбление матери, имя которой произносится в связи с обозначением механики совокупления. Это, одновременно, оскорбление священного, сакрального запрета. Корень этого запрета лежит в глубинах человеческой природы. Человечеству потребовались тысячелетия, чтобы осознать недопустимость интимных отношений между матерью и сыном и наложить на это запрет. И когда позднее в силу роковых обстоятельств люди невольно совершали это преступление, они сами воспринимали его как трагедию и казнили себя. Мать покончила с собой, сын ослепил себя и покинул свое царство – так в мифе об Эдипе, в трагедии Софокла «Царь Эдип» этот запрет нашел поэтическое воплощение. А теперь, по прошествии тысячелетий люди с легкостью словесно повторяют этот грех, не думая, что при этом они оскорбляют свою собственную мать. Употребление мата – надругательство над сакральным.

Выражения, связанные с обозначением сексуального насилия над матерью побежденного, широко употреблялись во время войн, особенно татаро-монгольского нашествия. Завоеватель не только унизил побежденного, взяв его в плен, но и, стараясь усилить его унижение, совершал надругательство над его матерью и говорил ему об этом в соответствующих выражениях.

Полагаем, что, осознав природу мата, люди с большей осторожностью станут относиться к этой лексике, с большим уважением – к собственным матерям, помня при этом, что Родина – тоже мать.

Чем же объясняется распространение сквернословия? Почему употребляются ругательства? Причин много, они разные.

Для многих сквернословие – показатель принадлежности к определенному кругу людей, где эта форма общения принята. Употребление ненормативной лексики позволяет показать принадлежность к этой группе, установить доверительные отношения. Особенно это характерно для подростковой среды. В ней же это способ самоутверждения, доказательства своей независимости, «взрослости».

Употребление нецензурных слов и выражений политическими и государственными деятелями обусловлено желанием продемонстрировать свою общность с «простыми людьми», которые так говорят. Это рождает доверие к таким деятелям, в них видят «своего человека». В этих случаях сквернословие становится способом завоевания авторитета у определенных слоев населения, средством политического выживания.

Еще одной причиной распространения мата является попытка показать через речь пренебрежение к принятым нормам человеческого общения, к другим людям, к обществу [17]. В большинстве случаев люди не осознают причин, по которым они сквернословят. Мотивация происходит на подсознательном уровне.

На наш взгляд, отстаивание ненормативной лексики, мата некоторыми писателями и стремление доказать правомерность употребления этого не только в обычной речи, но и в литературных произведениях – тоже способ самоутверждения (хотя сами писатели с этим никогда не согласятся и сами этого, может быть, не осознают) и свидетельство писательской несостоятельности, неумения создать образы людей, пользующихся этой лексикой, не употребляя ее, неспособности передать сложность современной жизни средствами литературного языка, возможности которого поистине безграничны.