Андре Каспи - Повседневная жизнь Соединенных Штатов в эпоху процветания и «сухого закона»

Коммерческий нейтралитет тем не менее ставил перед выбором. Превосходство на море принадлежало Великобритании. Ни немцы, ни австро-венгры не могли проходить в американские территориальные воды: их корабли преследовались и уничтожались английским флотом. Поэтому в подобных условиях трансатлантическая торговля с ними вскоре прекратилась. Напротив, коммерческие сделки между США и Великобританией и Францией достигали значительного объема в период с 1914 по 1917 год: их объем увеличился в четыре раза. А так как у покупателей вскоре возникли проблемы с оплатой, то США стали продавать в кредит. В силу обстоятельств США оказывались все больше на стороне союзников, а не Германии и Австро-Венгрии.

Американцы энергично защищали принцип свободного мореплавания. Но стоило произойти инциденту, и напряжение возросло. Торпедирование британского пассажирского судна «Лузитания» 7 мая 1915 года привело к гибели 1200 гражданских лиц, в том числе 128 американцев. Это был первый серьезный инцидент с Германией. Затем возникли другие серьезные проблемы с Англией и снова с Германией. С одной стороны, союзники делают все возможное, чтобы завлечь США в свой лагерь. Для них это жизненно необходимо. С другой стороны, Вильсон старается утвердить мнение, что он не хочет войны. В ноябре 1916 года он был переизбран благодаря лозунгу, провозглашающему пацифистскую программу: «Он не дал нам ввязаться в войну!» А через пять месяцев, 6 апреля 1917 года, Конгресс США проголосовал по рекомендации президента за объявление войны Германии. Это было вызвано решением германского правительства топить с помощью своих подводных лодок не только вражеские корабли, но и нейтральные. В Берлине решили, что для быстрейшего устранения британского превосходства на море следует уничтожать все корабли без разбора. В результате трансатлантическая торговля с этого момента стала невозможной. Над Европой нависла угроза установления германского господства. Право оказалось попрано. Удар был нанесен непосредственно по безопасности, интересам и принципам США.

Таковы были настроения в среде политиков. Деловые круги не всегда их разделяли и не они вовлекли страну в непосредственное участие в войне. Одни, например, вдохновленные подлинным пацифизмом и учитывая личные интересы, предпочли бы поддерживать нейтралитет. Другие, в действительности, были озабочены судьбой Франции и Великобритании, тем более что предоставили им солидные кредиты. К тому же Февральская революция 1917 года в России позволяла надеяться на грядущий триумф демократии в мире. И если в результате войны родится принцип коллективной безопасности, провозглашенный Лигой Наций, то можно считать, что сражались не зря. А что думали простые американцы, мнением которых редко интересуются историки? Трудно сказать. Хотя мы располагаем ценным источником информации. Высшее командование французской армии учредило комиссии по контролю (цензуре) почты. Они просматривали солдатские письма. А некоторые из этих писем приходили из США, и комиссии фиксировали наиболее важные отрывки из них.

Жильбер Шинар, обучавшийся в университете Беркли (Калифорния), писал коллеге из Сорбонны: «Очень часто замечаешь, что наши друзья рассуждают как «боши», [12] Боши — презрительное прозвище немцев во Франции. (Прим. ред.) верят еще во все теории, которые они усвоили в Берлине и Гейдельберге. Другая догма — это вероломство Англии, а третья — опасность, которую несет цивилизации Россия в случае победы».

Любопытны другие наблюдения, например, француженки из Нью-Йорка: «Масса простолюдинов, прибывших сюда из разных уголков Европы, не обращает никакого внимания на положение дел здесь или на родине. Этих людей не интересует ничего, кроме заработанных денег».

А вот что пишет американка из Денвера (Колорадо): «Когда весь мир хочет убедить меня в том, что война — единственное средство защитить наши права, то, если найдется хотя бы один колеблющийся, нерешительный человек, настроенный избежать войны, я буду поклонницей этого человека и встану рядом с ним!»

Правда, мнения часто менялись, а тенденции, отмечаемые в феврале, отличались от таковых в марте. Были и такие корреспонденты, которые заявляли, что «готовы выполнить свой долг». И наконец, в общем симпатии по отношению к союзникам были намного сильнее симпатий к Германии, причем на восточном побережье США гораздо больше, чем на Западе, интересовались происходящим в Европе.

В мае Шинар еще раз описывал нейтралистский дух на Западе: «В одной школе заставляют учеников петь американский гимн, но запрещают Марсельезу. В другой — убрали французский флаг, который один из преподавателей поставил в своем классе. В третьем — преподавателям заявили, что если они запишутся в армию, то сделают это на собственный страх и риск, и очень вероятно, что они не смогут получить снова занимаемую должность по возвращении».

В общем, многие американцы верили, по словам морского атташе Франции, что «достаточно объявления о вступлении в войну США, чтобы Германия немедленно признала себя побежденной и выступила за мир».

В это время всех угнетала атмосфера тяжкой неопределенности. Американцы чувствовали, будто их загнали в безвыходное положение и вынудили принять ненавистное решение: воевать… и воевать бок о бок с европейскими державами! И делать это на законных и одновременно незаконных основаниях. Убедить колеблющихся — а их насчитывалось много среди квакеров, социалистов, пацифистов и тех, кто симпатизировал Германии и Австро-Венгрии, — задача не из легких, тем более что США не были готовы к войне. Не было армии, экономика с трудом поддавалась конверсии для удовлетворения военных нужд, недоставало энтузиазма или он вовсе отсутствовал. Требовалось объявить мобилизацию мужчин, поднять боевой дух, перевести на военные рельсы экономику. И если это удастся сделать успешно, то, вне всякого сомнения, последствия будут весьма значительны.

С этого момента одно событие за другим потрясали общество. Через шесть недель после объявления войны было принято решение о призыве на военную службу. В США обязательная воинская повинность вводилась во время Гражданской войны 1861–1865 годов, что вызвало массу недовольства, особенно в Нью-Йорке. В 1917 году мужчины, многие из которых родились за пределами страны или были сыновьями иммигрантов, встретили решение о мобилизации, по меньшей мере, без энтузиазма. В то время в США существовала регулярная армия, насчитывающая 130 тысяч человек, но ее нельзя было всерьез считать дееспособной. В армию шли те, кто был не в состоянии делать что-либо другое. Денежное содержание было незначительным, продвижение по службе очень медленным. Население не скрывало своего отношения к армии. В 1916 году один владелец бара в Техасе вывесил на своем заведении плакат: «Вход запрещен для собак и солдат». Можно было бы привести немало свидетельств в том же духе.