Сергей Аверинцев - Ευσπλαγχνία

На этот важный вопрос следует ответить утвердительно.

Вот несколько ярких примеров: Исаия 66:12–13 (слова Яхве): «Будете носимы на руках и лелееемы на коленях; как человека утешает его мать, так Я стану утешать вас, и в Иерусалиме вы будете утешены». Итак, Бог есть мать.

Исаия 49:14–15 (слова Яхве): «Сион говорит: Яхве оставил меня, и Господь мой забыл меня. Может ли женщина забыть младенца своего? Не пожалеет ли она сына чрева своего (rhm)? Если даже и они забудут, то Я не забуду тебя». Итак, Бог есть больше мать, чем сама мать. <���…>

Следующий пример далеко выходит за рамки библейской сферы, но весьма показателен для структуры семитской религиозной психологии. Имя тридцать шестого католикоса Селевкие-Ктесифонского, возглавлявшего иерархию сирийской несторианской церкви в 645–649 гг., — Мар‘еммэ, что в буквальном переводе означает: «Господь — мать его». В. В. Болотов пишет по этому поводу: «Такое название покажется совсем не странным, если предположим, что мать католикоса умерла от родов и овдовевший отец его поручил малютку покрову Божию и выразил свою веру, дав сыну имя Маремме: Сам Господь заменит этому младенцу мать его». [8] Болотов В. В. Из истории Церкви сиро-персидской. СПб., 1901, с. 127. Однако эти предположения многоучёного историка восточного христианства — только домысел. Фактом остается одно: для сирийцев, столь близких по языку, культуре и психологическому складу к палестинским и месопотамским евреям, Бог ещё был в VII в. не только Отец Небесный , но и мать. <���…>

Рассматривая историю слова благоутробный , мы можем на скромном примере увидеть своими глазами и осязать своими руками, как библейская символика вливалась в грекоязычную культуру, на века существенно меняя её состав.

Эта статья была опубликована 20 лет назад («Историко-филологические исследования. Сборник статей памяти академика Н. И. Конрада». М., 1974) с многочисленными искажениями цензурного характера и типографскими погрешностями. Автор предлагает новую редакцию. — Ред.

Bauer W . Griechisch-deutsches Worterbuch zu den Schriften des Neuen Testaments und der ьbrigen urchristlichen Literatur. 5. Auflage. Berlin, 1958, S. 1511.

Этот текст представляет собой апокрифическое дополнение к повествованию (2 Пар 33:12–13).

Как известно, Септуагинта вообще дошла лишь в рукописном предании Церкви (см. Schьrer E. Geschichte des jьdischen Volkes im Zeitalter Jesu Christi. 4. Aufl. Bd. 3. Leipzig, 1909, S. 429). По-видимому, этот прилагавшийся к Псалтири сборник песнопений и молитвословий, как ветхозаветных (Песнь Мариам, Песнь трех отроков в пещи огненной и т. п.), так и новозаветных («Величит душа моя Господа…», «Ныне отпущаеши» и т. п.), который мы встречаем уже в относящейся к V в. рукописи Септуагинты (так называемый Codex Alexandrinus) и в котором Молитва Манассии стоит на двенадцатом порядковом месте, служил литургическим нуждам молодой Церкви (ср. Christ W. et Paranikas M. Anthologia Graeca carminum Christianorum. Lipsae, 1871, prolegg., S. XX).

Test. Seb. 1. 9. 7.

Молитва Манассии была включена уже в «Апостольские установления» (II, 22); на нее ссылается христианский автор Юлий Африкан (ум. после 240 г.). На «Завет Двенадцати Патриархов» ссылаются Ориген, св. Ириней Лионский, бл. Иероним и др.

Впрочем, и в «Завете Двенадцати Патриархов» этот эпитет однажды применен к человеку (Test. Sim. 4, 4).

Болотов В. В. Из истории Церкви сиро-персидской. СПб., 1901, с. 127.