Елена Лаврентьева - Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Приметы и суеверия.

Я знавал людей, которые сомневаются, бывало, в дружбе, если недели две сряду не посетим их, которые в каждой журнальной критике подозревают личность, и не совсем верят даже реляциям; — но эти люди, случись им побыть в комнате, освещенной тремя свечами, бледнеют от ужаса и сами на себя не походят. Они не сомневаются, что сии свечи предрекают им мщение трех Парок, страшный приговор трех судей адских, сердитый лай трехголового Цербера и жаркие поцелуи в спину от плетки трех Фурий. Все это ужасно, — правда! но ужасно в хороших стихах, а не в прозаическом быту испытующего рассудка.

Говорят, что тот, пред кем спустится паук по своей нити, должен ожидать скорого получения денег; говорят, не соображая, что пауки водятся всегда в неопрятных и сырых конурках: если б явление их было знаком богатства, никто не был бы так богат, как дворники и прачки. Попробуйте предложить занять сии должности сребролюбцу, который станет уверять вас в действительности этой приметы!

Многие также убеждены, что крик ворона на кровле предрекает пожар. Признаюсь, и я верю магической силе голоса, — только не хриплого голоса сей хищной птицы: я верю, что Троя сгорела от слов, сказанных Еленою Менелаю, и даже готов пророчить множество подобных пожаров от слов: я люблю тебя, je vous aime, ich liebe dich, love you , ибо по опыту знаю, каким пламенем от этих слов пышет юное сердце, какой отвагой одушевляется. Но пусть самый старый ворон прилетит каркать над моим домом, и мой дом в самом деле в ту же минуту загорится, я и тогда не премину сказать, что на пожар имеют влияние огонь и пожарные трубы, а не птицы. Впрочем, я сам охотно отдаю господам воронам полную справедливость в знании метеорологии и в уменье угадывать близость мертвого тела не хуже тех господ, которые… Бог с ними! Но если кто вздумает уверять меня, что звери и птицы предузнают случайное физическое или еще более — моральное зло, тому я отвечу или громким хохотом, или скромным сожалением, что он не родился в Риме, во время капищ и гаданий. Не забудьте, что всякий предрассудок имеет основанием законную причину, которой с первого взгляда не мудрено показаться удовлетворительною; при дальнейшем рассуждении вы всегда легко уверитесь, что предрассудок, какой бы ни был, проистекает от одностороннего воззрения на предмет, от несовершенной догадки, от младенческого легкомыслия. Так, например, на вышесказанной, естественной способности воронов основали мнение, что если одна из сих птиц сядет на кровлю и начнет каркать, то это верный знак, что в том доме будет или пожар, или покойник; дерзнете ли вы сомневаться, когда тысячи голосов в доказательство сей приметы возопиют, что ворон за несколько верст летит на мертвое тело, за несколько часов вперед криком сказует о перемене атмосферы? Стоило только одному, может быть даже естествоиспытателю, вывести такое заключение, и толпа продолжает верить слепо, без поверок, без спросов. Но тот первый не потрудился, конечно, сообразить, что ворон, как и все птицы, не предвидит будущего, а только предчувствует далекое настоящее, потому что тонкий мозг костей его, будучи раздражителен, имеет возможность ощущать в воздухе малейший запах, едва начинающееся изменение температуры; или, говоря иначе, потому, что обоняние его (хотя это совсем не есть действие обоняния, а устройства всей организации, но уж положим так!) обоняние его простирается дальше, чем может простираться наше.

Вот еще живой пример тому, как лжива вера в приметы. N. N. случилось целоваться, стоя на пороге… с кем? Когда?.. эта тайна принадлежит не одному мне, следовательно, я один не имею права открывать ее… те поцелуи были так усладительны, так заманчивы, словно сон при пении райской птички. Казалось бы, поцелуй на пороге должен быть предшественником ссоры или разлуки; но клянусь, чем хотите, не сбылось ни того, ни другого; они живут в непрерывном ладу, и чашу разлуки пили не более нескольких часов. Теперь вопрос: исследуйте строго, как Вельзевул грехи праведника, может ли порог иметь влияние на любовь, когда любовь, сие в полном смысле свободное чувство, рождается и умирает всегда независимо от места встреч, свиданий, даже обстоятельств и условий света; когда повод к ссоре и разлуку может отстранить наш собственный рассудок, когда от нас самих зависит избрать сцену поцелуев здесь или там, под потолком или под сводом неба? Вы захотите знать, от чего же зародилась сия примета?.. Стыжусь сказать утвердительно: ужели от того предположения, что если порог разделяет два покоя, то он может знаменовать о разделении двух сердец? По крайней мере, другой причины нет.

Слава Богу, что в наш век предрассудки сделались уже только частною собственностью, то есть принадлежат только некоторым лицам. Вспомните время, когда они были достоянием целого народа. Вспомните: когда в древний Рим залетал филин, то весь Рим бежал в храмы от незваного гостя и очищался жертвами; владыки мира трепетали при виде ночной птицы. В самом деле, беда смотреть исподлобья, кричать по ночам диким голосом и носить на себе все атрибуты безобразия; беда укрываться от света и заседать в развалинах, в глуши леса, на кладбище: долго ли тогда приобрести дурное мнение! Один ли филин худой о себе славой обязан собственной наружности, наводящей уныние на душу? Пал Рим, но с ним не пали все его предрассудки; они еще оставались жить среди племен, некогда подвластных орлу Тибра. Христианство водрузило крест на обломках языческих кумиров, но не могло вдруг искоренить в умах поверий язычества: ибо обычай народа долгое время пересиливает всякий закон духовный и гражданский; те предрассудки, которые язычество утверждало своими обрядами религиозными, удержались на заре христианства, как привычки в общем мнении. Наконец, яснейшему уразумению истинной веры стало вспомоществовать возрастающее могущество просвещения; умы начинают укрепляться, делаться самостоятельнее и обозревать предметы со всех сторон. Теперь, чем, кроме уважении к старине, можно поддержать иное заблуждение? На чем основывается вера в иную примету, как не на одном нехотенье поверить умом ее действительность?

К слову о римлянах: от них достался нам в удел обычай, который бесспорно древнее самого пыльного архива в мире. Это обычай бить скорлупу выеденного яйца; о нем упоминает Плиний, говоря, что яйцо было искони почитаемо римлянами изображением природы, эмблемою таинственного возрождения, что гадатели употребляли его в своих чародействах, и что, желая погубить человека, стоило только начертать магические знаки внутри скорлупы выеденного им яйца. Для избежания такой горькой напасти скорлупу разбивало суеверие. В наше время, когда уже не куры решают судьбу государств и когда яйцами только завтракают, а не губят людей, скорлупу бьет хозяйственная расчетливость: не имея уже основания верить предрассудку римлян, мы перетолковали, что сей их обычай способствует к размножению куриного рода. Стало быть, куры менее нас заботятся о своем потомстве, ибо не слыхано, не видано, чтобы скорлупа вылупившегося цыпленка была ими разбита.