Елена Лаврентьева - Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Приметы и суеверия.

Всем близким к нему известно странное происшествие, которое спасло его от неминуемой большой беды. Пушкин жил в 1825 году в псковской деревне, и ему запрещено было из нее выезжать. Вдруг доходят до него темные и несвязные слухи о кончине императора, потом об отречении от престола цесаревича; подобные события проникают молнией сердца каждого, и мудрено ли, что в смятении и волнении чувств участие и любопытство деревенского жителя неподалеку от столицы возросло до неодолимой степени? Пушкин хотел узнать положительно, сколько правды в носящихся разнородных слухах, что делается у нас и что будет; он вдруг решился выехать тайно из деревни, рассчитав время так, чтобы прибыть в Петербург поздно вечером и потом через сутки же возвратиться. Поехали; на самых выездах была уже не помню какая-то дурная примета, замеченная дядькою, который исполнял приказания барина своего на этот раз очень неохотно. Отъехав немного от села, Пушкин стал уже раскаиваться в предприятии этом, но ему совестно было от него отказаться, казалось малодушным. Вдруг дядька указывает с отчаянным возгласом на зайца, который перебежал впереди коляски дорогу; Пушкин с большим удовольствием уступил убедительным просьбам дядьки, сказав, что, кроме того, позабыл что-то нужное дома, и воротился. На другой день никто уже не говорил о поездке в Питер, и все осталось по-старому. А если бы Пушкин не послушался на этот раз зайца, то приехал бы в столицу поздно вечером 13 декабря и остановился бы у одного из товарищей своих по Лицею, который кончил жалкое и бедственное поприще свое на другой же день… {17}

Много говорили и писали о необычайном суеверии Пушкина. Я лично могу только подтвердить это. С ним и с моим мужем было сущее несчастие (Павел Воинович был не менее суеверен). У них существовало великое множество всяких примет. Часто случалось, что, собравшись ехать по какому-нибудь неотложному делу, они приказывали отпрягать тройку, уже поданную к подъезду, и откладывали необходимую поездку из-за того только, что кто-нибудь из домашних или прислуги вручал им какую-нибудь забытую вещь, вроде носового платка, часов и т. п. В этих случаях они ни шагу не делали из дома до тех пор, пока, по их мнению, не пройдет определенный срок, за пределами которого зловещая примета теряла силу {18} .

Встретит ли (А. С. Пушкин. — Е. Л. ), выйдя из дома, похороны — говорит: «Слава Богу! Будет удача». Если же, находясь в пути, увидит месяц от себя не с правой, а с левой стороны, — призадумается и непременно прочтет про себя «Отче наш», да три раза истово перекрестится {19} .

Если при выезде со двора за каким-нибудь делом, снесет ветром с головы шапку, то думали, что в предприятии не будет успеха. Во избежание этого следствия нужно было воротиться на час домой {20} .

Папенька, простившись с маменькой и перецеловав всех нас, сел в эту кибитку и уехал из дому чуть не на неделю. Это было, кажется, первое расставание на несколько дней моих родителей. Но не прошло и двух часов, когда еще мы сидели за чайным столом и продолжали пить чай, как увидели подъезжающую кибитку с бубенчиками и в ней сидящего отца. Папенька мгновенно выскочил из кибитки и вошел в квартиру, а с маменькой сделалось что-то вроде обморока; она сильно испугалась внезапному и неожиданному возвращению отца… Взяв с собою документы и успокоив маменьку, отец опять уехал и на этот раз не возвращался домой дней 5 — 6. Эпизод этот, то есть внезапнее возвращение отца, часто вспоминался в нашем доме в том смысле, что это худой признак и что покупаемая деревня счастья нам не принесет. Ежели сопоставить последующие обстоятельства, то, пожалуй, примета эта в сем данном случае и окажется справедливою… {21}

Выехали мы вовремя и ехали все время благополучно, когда на половине дороги немец вдруг побледнел и, ухватив кучера за кушак, остановил тарантас.

— Что случилось?

Немец тупо посмотрел на меня:

— Надо езжать назад: я забыл мой пальто!..

Мне сделалось нехорошо. Но внезапно счастливая мысль озарила мой мозг, и ко мне вернулось самообладание.

— Что ж, вернемтесь, — с мнимой покорностью поддакнул я, — только очень жаль… что вашей свадьбе теперь не бывать!

— Это зачем? — толстая физиономия немца выразила ужас и недоумение.

— Очень просто, зачем — затем, что нет на свете хуже приметы… как возвращаться с пути назад! Во время путешествия это самое роковое предзнаменование!..

…И мы снова двинулись в путь, причем возбужденный немец даже посулил кучеру на чай {22} .

Павел Воинович Нащокин, известный друг Пушкина, в молодости своей вел жизнь самую эксцентрическую, пил столько, что самый крепкий ром имел для него вкус водянистый, и он нарочно настаивал его разными крепкими зельями, чтобы как-нибудь проедало его язык. В этом положении нервы его были в ужасном напряжении. Однажды поутру лежит он, проснувшись, на своей кровати и видит, что к нему приходит брат, садится на кровать и начинает разговаривать о матери, разделе и проч. Павел Воинович ему отвечает. Вдруг все пропало, а через несколько времени действительно приходит брат, занимает то самое место и говорит именно то же, что он слышал прежде {2} .

Тогда же Нащокину захотелось сделать себе кабриолет. Сельский каретник, прозванный Чумаком, пил не меньше его и никак нельзя было присадить его за работу. Нащокин призывает его к себе и берет с него слово не пить нигде больше, кроме как у барина, который и определил ему особый бочонок рябиновки. Работа пошла очень хорошо. Вдруг Нащокин поутру видит или слышит, что каретник где-то под плетнем сидит с столяром и распивает вместе полштоф водки, оставшейся после чьей-то свадьбы. Скоро и позабыл он об этом явлении, но, пошед на обед к людям, он увидел каретника и, вспомнив, невольно закричал на него: «Как же ты, мошенник, обещался не пить нигде, кроме как у меня, а что ты делал под плетнем?» Каретник обомлел и едва мог выговорить: «Да кто же вам это сказал, Павел Воинович?» Нащокин сам смутился и, только собравшись несколько с духом, отвечал: «Что тебе за дело, кто! Виноват! и проч.». (Рассказано мне самим П. В. Нащокиным в сороковых годах и записано покойной моей женою.) {3}

Мать (Н. Н. Пушкина. — Е. Л. ) сидела за работою; он провел весь день в непривычном ему вялом настроении. Смутная тоска обуяла его; перо не слушалось, в гости не тянуло и, изредка перекидываясь с нею словом, он бродил по комнате из угла в угол. Вдруг шаги умолкли и, машинально приподняв голову, она увидела его стоявшим перед большим зеркалом и с напряженным вниманием что-то разглядывающим в него.