Елена Лаврентьева - Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Приметы и суеверия.

— Ну, значит, опоздали, — вздохнув, сказал пьяница, — таперича, значит, помер взаправду.

— Погоди, задаст тебе батюшка завтра трезвону, что ты спьяна его потревожил, — сказал слуга и пошел домой.

Наутро, конечно, сторож проспался, и священник начал его бранить за вчерашнюю передрягу. Но тот, чтобы оправдать себя перед начальством, божился и клялся, что он не был пьян и что действительно слышал стон покойника, и после всем то же повторил. Итак, вопреки пословице, что у пьяного было на уме, то у трезвого осталось на языке.

Беспрерывные расспросы об этой нелепой истории наконец мне до смерти надоели, и когда некоторые из моих знакомых меня спрашивали: правда ли, что мой брат в гробу перевернулся? — я им отвечал:

— Помилуйте, господа, как же ему не перевернуться в гробу, когда лучшие его роли теперь только ленивый не играет {13} .

Случилось как-то, что в 1849 году Федор Михайлович (Достоевский. — Е. Л. ) прожил у меня на квартире несколько дней и в эти дни, когда он ложился спать, всякий раз просил меня, что если с ним случится летаргия, то чтобы не хоронили его ранее трех суток. Мысль о возможности летаргии всегда его беспокоила и страшила {14} .

Если меня будут хоронить, пусть сначала хорошенько удостоверятся, что я мертва, потому что если я проснусь в гробу, это будет очень неприятно. (Из предсмертного письма Лизы Герцен, написанного родным 21 декабря 1875 г.) {15}

Весть о нечаянной кончине прекрасной дочери Сундуковых разнеслась по городу и в тот же вечер достигла ушей Кудрина… легче было бы умереть от мучений любви безотрадной, нежели так рано, так преждевременно оплакать милую, прелестную девушку, к которой привязан был всею душою.

Он едет к церкви того прихода, в котором жили Сундуковы… Кудрин хватает мертвую, поднимает, держит в своих объятиях. Стук падения прерывает сон старой служанки, будит людей, спавших в соседней комнате. Они сбегаются, смотрят и цепенеют от страха.

Общий ужас возрастал постепенно, когда явственно послышались болезненные стоны покойницы; когда она, открыв глаза и озираясь на все стороны, слабым голосом произнесла слова сии: «Где я?.. Кто, зачем держит меня так крепко?.. Для чего нет со мною ни матушки, ни батюшки, ни моей няни?..» (в сию минуту они стояли уже перед нею, в одинаковом, как и все, оцепенении)…

В одну минуту не стало ни подсвечников, ни других украшений печального позорища. Радость сияла на всех лицах: Глафира переходила из объятий в объятия, и никто не обнимал ее с сухими глазами {16} .

Все было готово к выносу; ожидали только Двинского, который за два дня перед тем отправился в город и к коему послано уже было известие о смерти Елены.

Ночью на двор въехала коляска, и Двинский, с флейтою в руке, прыгнул из оной на крыльцо. Беспокойные черты лица его не предвещали ничего доброго; он вошел в комнату, но, увидя гроб, вдруг остановился, упал на колена, воздел руки к небу и молился тихо… Тут взглянул он на свою флейту и продолжал: «Ты любила ее, возьми ее с собою; но прежде, милая Елена, я сыграю на ней твою любимую арию…»

Родители покойной и некоторые из родственников, бывшие свидетелями сего зрелища, находясь сами в чрезвычайном огорчении, или не поняли сперва странного намерения, которое пришло на мысль молодому человеку, или из уважения к отчаянному положению, в котором он тогда находился, не решились ему препятствовать. Между тем Двинский приложил флейту к устам своим, начал играть, и… о чудо! Елена открыла глаза и, тяжело вздыхая, глядела томным взором на своего избавителя.

Родители и все присутствовавшие бросились обнимать воскресшую. Не будем описывать сей трогательной сцены… {17}

Повести Пустынника Залопанского, изданные Иваном Петровым. Харьков, в тип. Университетской, 1837.

В четвертой повести еще молодой офицер падает с Ивана Великого; его берет лечить какой-то помещик, бывший на это время в Москве; молодой офицер, который свалился с Ивана Великого, вылечившись, приезжает к помещику, который лечил его, и застает дочь реченного помещика во гробе; тут он опять падает во всю Ивановскую, с ним падает гроб, с гробом падает стол, со столом падает мертвая; помещик опять принимает лечить несчастного офицера, лечит, вылечивает и выдает за него свою мертвую дочь. Нет, мы ошиблись; дочь была жива: она ожила для этого торжественного случая от падения молодого офицера, который после перестал падать {18} .

Недаром же говорят и о влиянии на человека сглаза. В первой молитве, даваемой родильнице и ее младенцу, Церковь установила молиться о спасении нового христианина «от призора очес». Итальянцы верят сглазу и боятся его не менее нас, русских {2} .

С. С. Апраксин в Ольгове, если встречал ребенка, приказывал его скорее умыть, считая свой глаз дурным {3} .

Говорят, что я был в первые годы младенчества очень хорош собою; мое лицо испортила сильная оспа, которой тогда еще не умели прививать и по деревням не прививали. Но кормилица моя Соломанида, а по отце Еремеевна, как мамушка недоросля Митрофанушки, была уверена, что меня сглазил италианец, который проезжал с мелкими товарами. Оспа изрыла мое лицо, и я вышел дурен собою {4} .

Помню — меня еще брали на руки (стало быть, лет мне было немного), когда однажды вечером только что сонного уложили меня в кроватку, покрытую узорным ситцевым пологом, как я раскрыл глаза и увидел у ног моих нечто ужасное, что-то вроде косматой, мертвой головы… Я закричал страшным криком. В тихой детской еще горела свеча, и мать моя еще не ушла в свою спальню. Она тотчас бросилась ко мне, распахнула полог и взяла меня на руки. Я кричал: мертвая голова! Мертвая голова! Насилу меня успокоили, подняли при мне одеяло, подушки, показали мне, что ничего нет, что мне это померещилось. Помню, как долго я не решался вернуться в свою постель и как нянька моя шепнула моей матери: «Сглазили». Затем она пошла, принесла деревянную чашку с водой и с плавающими по ней угольками. Меня «умыли с уголька». «Умыть с уголька» — это техническое выражение всех нянек, которые верят, что ребенка можно сглазить {5} .

Если же дитя на другой день сделается нездорово и барыня спрашивает у няни:

— Отчего бы это она нездорова, няня? Няня отвечает:

— Да верно с глазу, матушка. Ничего, не беспокойся. Вот погоди. Я ее слизну ужо вечерком, как мыть буду. (Операция слизывания производится следующим образом: когда ребенка вымоют в корыте, няня обыкновенно поводит три раза языком по его спине, начиная от затылка… и потом собранную на языке сырость сплевывает через корыто.) {6}