Георгий Чистяков - Не все в душе тоска сгубила (Н.П. Огарев и А.И. Герцен)

Тут восстали на Гааза и домочадцы. Но неисправимый доктор толковал свое:

- Воровство - большой порок; но я знаю полицию, я знаю, как они истязают - будут допрашивать, будут сечь; подвергнуть ближнего розгам гораздо больший порок; да и почем знать - может, мой поступок тронет его душу!

Домочадцы качали головой и говорили: "Er hat einen Raptus" (Этот человек с причудами). Благотворительные дамы говорили: "C'est un brave homme, mais се n'est pas tout a fait en regie la" (Этот человек хороший. Но вот тут, в голове, у него не все в порядке), - и они указывали на лоб. А Гааз потирал руки и делал свое».

Ученый и мудрый, решительный и хорошо знавший жизнь народа святитель Филарет, чистейший и абсо­лютно безоружный чудак и юродивый доктор Гааз дела­ли, что могли. Но власть была слишком сильна, слиш­ком эгоистична, слишком привыкла власть к своей роли в обществе - продавать крестьян, сечь и забивать до смерти преступников, морить голодом и т.д. И вот на борьбу со всем этим встает уже не беспомощный и безо­ружный доктор Гааз, не мудрый и святой Филарет, а Герцен, временами даже жестокий, почти всегда жест­кий и безжалостный, решительный публицист. Болезнь зашла слишком далеко. Болезнь - рабство на Руси. Как ей противостоять?

Герцен говорит о том, что он не был особенно религи­озен: «Каждый год отец мой приказывал мне говеть. Я по­баивался исповеди и вообще церковная mise en scene (мизансцена) поражала меня и пугала; с истинным стра­хом подходил я к причастию; но религиозным чувством я это не назову, это был тот страх, который наводит все непонятное, таинственное, особенно когда ему придают серьезную торжественность; так действует ворожба, за­говаривание. Разговевшись после заутрени на Святой не­деле и объевшись красных яиц, пасхи и кулича, я целый год больше не думал о религии. Но, - и вот дальше следу­ет то "но", на которое я хочу обратить Ваше особое вни­мание, - но Евангелие я читал много и с любовью, по- славянски и в лютеровском переводе. Я читал без всякого руководства, не все понимал, но чувствовал искреннее и глубокое уважение к читаемому. В первой молодости моей я часто увлекался вольтерианизмом, любил иронию и насмешку, но не помню, чтоб когда-нибудь я взял в руки Евангелие с холодным чувством, это меня проводило че­рез всю жизнь; во все возрасты, при разных событиях я возвращался к чтению Евангелия, и всякий раз его со­держание низводило мир и кротость на душу».

Неприятие этого строя, неприятие этой системы - вот что объединяет их всех. Все они шли разными путями. Трудно сказать сегодня, какой путь дал больше, какой путь оказался более продуктивным, приемлемым для будущего России. Но все они шли этими путями не расставаясь с Христом. Эти люди шли вперед по трудной дороге вслед за Иисусом, не расставаясь с Евангелием, держа эту книгу, которую дал нам Господь, в кармане во все дни своей жиз­ни и обращаясь к ней в разные ее моменты. Все они были христианами, хотя далеко не все говорили об этом, а ино­гда даже, как, например, Герцен, утверждали обратное.

Будем и мы сегодня с вами тоже пытаться идти по жизни за Христом - не бродить путями своей самости, а ориентироваться на тот компас, который Он Сам дал нам в руки - на Его святое Евангелие. И будем стараться так же болеть за людей и так же беречь людей и сражать­ся за них, как это делали такие непохожие друг на друга святой митрополит Филарет, доктор Федор Петрович Гааз и Александр Герцен с Николаем Огаревым.

Мне представляется абсолютно необходимым, очень важным и в высшей степени полезным обращаться к прошлому не для того, чтобы его судить, а для того, чтобы, глядя в прошлое, понять настоящее и глубже оценить тех людей, среди которых мы живем и сегодня, потому что в плане психологическом, в плане духовном, в плане их исканий, конечно же, все, что написано Герценом и Огаревым, и сегодня не устарело. Важно только найти угол зрения, под которым читать их тек­сты. Надеюсь, у нас сегодня это получилось.