Нина Никитина - Повседневная жизнь Льва Толстого в Ясной поляне

А вскоре, по прошествии двух месяцев, писатель вновь был в состоянии хозяйственного подъема, что отразилось в «Дневнике помещика»: «Весь в хозяйстве». Он завел плуги, скоропашки (нечто среднее между плугом и сохой. — Н. #.), железные бороны, посадил в оранжерее деревья, читал книги по сельскому хозяйству, искал удобрения для полей и лугов, заботился о разумной эксплуатации леса, чинил мосты и плотины. «Целое лето с утра до вечера пахал, сеял, косил», — сообщал он в письме к А А Толстой, все более убеждаясь в том, что смысл его жизни заключается в труде, облегчении жизни крестьян и «добре, которое он может делать своими сочинениями». Толстой отпускал дворовых с выкупом и впоследствии признавался, что хоть отпус

кал он их не за деньги, но был грех на его душе из-за того, что брал с крестьян оброк В 1857 году писатель приобрел на сруб участок казенного леса, отпустил на волю крестьянского парня и садовника, уговорил многих крестьян работать у него в качестве вольнонаемных. Изменил модель хозяйствования — перевел крестьян на оброк Параллельно брал консультации у ученого-агронома Ф. X. Майера с целью разработать проект о лесонасаждении в России, писал «злые письма» в Специальный по лесной части комитет, который нашел его проекты для казны невыгодным.

Толстой создал в Ясной Поляне свой собственный мир «поэзии и привязанностей», гордился тем, что в его усадьбе «ни становой, ни бургомистр не мешают» ему играть Баха и проливать слезы умиления, читать Гомера, жить в мире придуманных героев и «марать» бумагу. Он с энтузиазмом принялся за организацию хозяйства на артельных началах. Мужики восприняли это в штыки, не доверяя усовершенствованной форме землепользования и новым сельскохозяйственным орудиям. Позже Толстой об этом расскажет на страницах «Анны Карениной», опишет сходки крестьян, на которых решались всевозможные артельские проблемы, в том числе способы косьбы.

Так он выстраивал «свой честный мирок среди всей окружающей застарелой мерзости и лжи», и это одаривало его чувством «гордой радости» и «огромным новым содержанием». «Он весь теперь погрузился в агрономию, — писал Тургенев, — таскает там снопы на спине, влюбился в крестьянку и слышать не хочет о литературе». Благодаря физической работе Толстой ♦сильно посвежел за лето» и «по-прежнему чудак, но так же замечателен умом и сердцем», — отмечала А. А. Толстая. Лев Николаевич увлекся хозяйственными экспериментами: сеял клевер, мало известную тогда культуру в Тульской губернии, считавшуюся большой редкостью в здешних местах, навоз распределял из расчета 2400 пудов на одну десятину, деля землю на квадраты по модной французской системе. Земля в Ясной Поляне суглинистая, неплодородная, бедная по сравнению с черноземной, начинавшейся чуть южнее толстовской

усадьбы. Появление железной дороги внесло свои коррективы в хозяйственную деятельность. Появилась возможность привозить более дешевый хлеб из других мест. Взамен пшеницы и ржи писатель стал сажать лес, ожидая от него хорошей прибыли, и был убежден, что вскоре усадьба станет более доходной.

«Хозяйственная хандра, беспорядочность, желчность, лень» сменились жаждой деятельности. Толстому стало казаться, что литературу он «окончательно бросил». Его состояние — рефлексия и раздвоение: то он вновь пытается писать, то старается заглушить в себе некую пустоту охотой, светскими вечеринками, занятиями наукой. Вроде бы «жизнь пошла ровно и полно без нее», то есть без литературы. Его собратья по перу были в шоке от «чудачеств» яснополянского помещика и ждали одного: «Когда он перекувыркнется в последний раз и встанет на ноги?» Но были среди литераторов и такие, например Боткин, кто видел в каждой «дури» Толстого больше достоинств, чем в благоразумнейших поступках других людей. Он совсем сделался «домоседом», забыв про большие города. Теперь его любимым занятием стала косьба с шестипалым Тихоном. В неменьшем «запое» писатель собирал сено, менял дороги, сажал березы, рыл канавы, заменяя ими заборы.

Однако сделать хозяйство доходным оказалось непросто. Не обошлось без разочарований и неудач.

Лев Николаевич нанял для ухода за своими любимыми поросятами какого-то пьяницу, пожалев его. Он думал, что таким образом облагодетельствует его, но вышло наоборот. Этот пьяница обиделся на свою должность, над ним смеялись дворовые, и он уморил голодом почти всех поросят.

— Идешь, бывало, к свиньям, — рассказывал нерадивый работник, — и даешь корму понемножку, чтобы слабели. Она и слабеет. Придешь в другой раз — еще какая пищит, ну, опять немногу корму задашь, а уж если утихнет, — тут ей и крышка!

Так постепенно погибли все японские свиньи в Ясной Поляне.

Однажды Толстой отправил в Москву на продажу окорока. Но оказалось, что они мало просолены, а тут

подошел пост и наступила оттепель, окорока испортились, и их с трудом продали за бесценок на Смоленском рынке и в Охотном Ряду. Софья Андреевна Толстая не раз сетовала на убыточность хозяйства: «Когда завели коров для завода, то более тридцати из них, притом самых лучших, пали, а когда послали жеребца в Самарскую губернию, то он по пути утонул. Теперь пришлось доплачивать на Ясную две тысячи в год».

Глядя на огромный яблоневый сад, писатель приходил к горькому умозаключению: «Какая нелепость такой огромный сад. Фрукты гниют. Сам его сажал. Следует каждой семье иметь маленький сад и за ним ходить. В саду не подобрано и половины яблок, гниют. Арендатор-садовник скупится на поденных, урожай необыкновенный». Подобные размышления были характерны уже для умудренного опытом человека. Молодой же хозяин Ясной Поляны разводил сады не только в своей усадьбе, но и в Никольском, приводя в порядок хозяйственные дела брата, бывшего в это время за границей. Он приобрел у А. Н. Бибикова 28 десятин земли в сельце Телятинки, в трех верстах от Ясной Поляны за 280 рублей. Как выражалась в подобных случаях свояченица писателя Т. А Кузминская, при всей своей занятости Толстой успевал «что-нибудь выкинуть, прыгнуть куда- нибудь».

Лев Николаевич и Софья Андреевна находились в ту пору «во всем разгаре хозяйства». Затеяли строительство винокуренного завода с целью выгодного использования ржи, картофеля для прокорма скота бардой, остающейся от винокурения. Толстой рассчитывал на значительный доход от этого предприятия. Однако крошечный завод не выдержал конкуренции с более крупными гигантами и вскоре прекратил свое существование. Впоследствии Софья Андреевна уверяла мужа, что она спасла его от двух напастей: не пустила воевать с турками и запретила развивать винокуренный завод.

Вскоре у Льва Николаевича появилось новое увлечение: он «погрузился в пчел». «В маске и перчатках их все наблюдает. Завтра и я поеду смотреть, кусаются — страсть», — комментировала увлечение мужа Софья Андреевна в своих письмах к близким. Она приглашала