Нина Никитина - Повседневная жизнь Льва Толстого в Ясной поляне

числа: «Я родился в 28-м году, 28 числа и всю мою жизнь 28 было для меня самым счастливым числом. И вот недавно мне пришлось узнать, что и в математике 28 есть особое совершенное число».

Ему было «приятно играть цепочкой часов, навертывая ее 28 раз». Придавая особый смысл этому числу, он открывал сборники стихов исключительно на двадцать восьмой странице, считая, что этого вполне достаточно для того, чтобы прокомментировать стихи того или иного поэта-модерниста. Действие романа «Воскресение», как и духовное возрождение Нехлюдова, знаменуется этим символическим квантором. Может быть, Толстой научился у Пушкина, своего учителя, придавать числам особый, суеверный смысл? Он любил всё ассимилировать, усваивать чужое, с помощью которого хотел лучше понять себя, а значит, понять и другого.

Писатель покинул Ясную Поляну в 82 года 28 октября, продемонстрировав тем самым парадоксальность своих привязанностей к символам, к сторонней странности, объяснявшей необычность состояния его души в особо кризисные моменты своего бытия. Вне этих «странностей» не совсем полно, односторонне представляется портрет Льва Николаевича. В «игре» света и теней образ Толстого воспринимается наиболее гармонично.

Смысл предназначения, роль Божьего наказания, доля собственной вины — всё это было чрезвычайно важным для фатального восприятия облика писателя, постоянно искавшего идеальное равновесие, некую «золотую середину» в своем примирении с судьбой. Нередко он ощущал внутри себя бесенка, подмигивающего и говорящего ему, что все его желания являются своего рода «толчением воды». Но Толстой не давал ходу этому бесенку. Так, перед Севастополем одна из теток писателя А. А. Горчакова заметила, обращаясь к нему: «Непременно заезжай к Филарету» (известный московский митрополит. — Н. Н.). Лев Николаевич прислушался к ее словам и позже вспоминал о своей встрече с Филаретом: «Он очень ласково со мной говорил. Разговор был какой-то серьезный, и потом Филарет благословил меня и подарил образок финифтя

ный». Этот образок впоследствии хранила Софья Андреевна.

Много говорилось в Ясной Поляне о спиритических явлениях, сравниваемых Львом Николаевичем с чертовщиной. «Почему я должен верить в какой-то бишо- пизм или гипнотизм? В таком случае надо верить и бабе-знахарке и мужику, который подал брату моему жалобу на соседа, что тот у себя назло ему держит в сундуке семь чертей. Есть область серьезного и область суеверия, человеку надо чувствовать разницу между тем и другим. Если человек пустится в область суеверия, ему некогда будет заниматься даже своим прямым делом. Все такого необычного рода явления имеют один характер: они связаны с внутренним "я" человека, с его внутренней организацией. Но явления, связанные с внутренним строем человека, наблюдать нельзя, потому что чем было бы их наблюдать? Явления материальные доступны опыту, явления духовные — нет. Душе тогда пришлось бы разглядывать себя как бы в зеркале и свое отражение в нем схватывать, но возможно ли это?» — не раз задавался подобным вопросом Толстой. И искал на него ответы, в частности, в английском журнале, где прочитал, каким образом, например, спириты читают чужие мысли. Вопросы, рассказывал писатель, пишутся ими на твердой бумаге, которая вкладывается в конверт и заклеивается жидкостью, которая в свою очередь делает бумагу прозрачной и вскоре испаряется. После этого спирит может легко прочитать написанное на бумаге. Разумеется, он делает при этом всевозможные фокусы над головой своего клиента для придания значительности «волшебному» процессу и для «отвода глаз». Существует множество обманных приемов. Важно их своевременное разоблачение, считал Толстой. Ведь скольких людей спириты успели ввести в заблуждение, сокрушался он. Софья Андреевна рассказывала о проделках спиритов на сеансах, на которых она присутствовала и где быстро поняла, что это сплошной обман. Лев Николаевич заметил, что теософия имеет много общего со спиритизмом. И те и другие, полагал он, только пугают людей, как вивисекция, которая, по его мнению, также ничего не дала.

Толстой вспомнил еще об одном странном явлении — сомнамбулизме, которым, кстати, страдала и его младшая дочь Александра, во сне говорившая по-француз- ски. В этой связи писатель поведал любопытную историю. Как-то сидел он со своей тетенькой в гостиной. Было тихо, приближался двенадцатый час ночи. Вдруг из-под лестницы послышался звонкий, тонкий голос поющего лакея Михея Ивановича. Наяву он никогда не пел, а вот во сне пел удивительно хорошо, верно, точь- в-точь как по нотам. Все это являлось верным признаком сомнамбулизма.

Писатель был убежден, что отсутствие воображения позволяет сверхточно исполнить то, о чем думаешь. Вот что он записал в дневнике 25 декабря 1866 года: «Музыка во сне. Ночью поет Михей». Этот сюжет понадобился Толстому при описании сцены, в которой Петя Ростов, задремавший под звук натачиваемой сабли, в полусне услышал торжественный гимн. Е. Ф. Юнге, родственница Льва Николаевича, рассказывала, что, когда ей исполнилось четырнадцать лет, она видела одного человека в каталептическом состоянии. Несколько мужчин повисли на его протянутой руке, а он, как оцепенелый, падал затылком на землю и не ушибался. Муж- врач упрекал ее, когда она говорила об этом случае, и просил даже при нем ничего подобного больше не рассказывать. Судьба распорядилась таким образом, что через несколько лет ему самому довелось присутствовать на подобном сеансе в Москве, где он увидел загипнотизированную особу, проделывавшую то же самое. Слушая Юнге, Толстой заметил, что ничего необыкновенного в мире не случается. Со времен Сократа и Платона всегда была некая область, которой приписывалось нечто таинственное — месмеризм, магнетизм.

«Как относиться, будучи на том свете, при встрече с близкими людьми?» — спрашивала присутствующих Т. А. Кузминская. Лев Николаевич тотчас же иронично отреагировал на этот вопрос: «Да ведь там мы не узнаем друг друга. Ведь и сейчас, тут, на этом свете, никого же не узнаем, а я думаю, что мы все жили раньше». Тем не менее тонкая мистическая субстанция взволновала многих, в том числе и Николая Леонидовича Оболен

ского, вспомнившего о предпринятой министром внутренних дел Плеве поездке к царю по поводу заключения Толстого в Суздальский монастырь. Это произошло в тот самый день, когда Плеве был убит эсером Сазоновым. Писатель подхватил затронутую тему, рассказав, как с ним случалось одно из тех, «несколько раз повторявшихся в его жизни странных прямых вмешательств чьей-то таинственной руки». Три года тому назад, вспоминал он, он купил землю в Самарской губернии, посеял там пшеницу и понес огромный убыток — в 20 тысяч рублей. В прошлом году он «поднял» дело о голодающих. В нынешнем году урожай оказался огромным по всей Самарской губернии. Но из-за того, что землю писателя дожди обошли стороной, посев пострадал. В итоге — вновь большой убыток