Георг Лукач - Ницше как предшественник фашистской эстетики

Этот взгляд Ницше последовательно проводил всю свою жизнь. Уже в своем юношеском памфлете против Давида Фридриха Штрауса он издевается над эстетиком Фишером за его речь о Гельдерлине, у которого Фишер находил недостаток юмора. Из-за этого-недостатка «он (Гельдерлин — Г. Л.) не мог согласиться с тем, что быть филистером еще не значит быть варваром», говорит Фишер. Ницше ополчается против этой мещанской хулы на «великолепного Гельдерлина», он смеется над этим «слащавым выражением соболезнования». Он говорит: «Да, они готовы признать себя филистерами, но варварами — ни за что на свете. К сожалению, бедный Гельдерлин не делал таких тонких различий… Наш эстетик очевидно хочет нам сказать — можно быть филистером и в то же время культурным человеком, — в этом то и заключается юмор, которого не было у бедного Гельдерлина, от недостатка которого он погиб».

Ясно с первого же взгляда, что в этой борьбе против культуры, против искусства и эстетических теорий своего времени Ницше продолжает традицию романтических критиков капитализма. Как и они, он противопоставляет некультурности своего времени высокую культуру докапиталистических или ранних капиталистических периодов. Подобно всем романтическим обличителям капиталистической деградации человека он ополчается против фетишизированной современной цивилизации, противополагая ей культуру более примитивных ступеней экономического и общественного развития. Он прямо говорит о «вечерней заре искусства» и дает следующий комментарий этому факту:

«Лучшее, что в нас есть, вероятно унаследовано от ощущений прежних времен, от ощущений, к которым мы теперь едва ли можем придти непосредственно; солнце уже закатилось, но небо нашей жизни еще цветет и сияет его лучами, хотя мы уже больше не видим его».

Эта романтическая черта в критике современной культуры является решающей в эстетике Ницше. Целый ряд его оценок вытекает непосредственно из этой основной установки. И при этом Ницше прославляет не только искусство докапиталистических или ранних капиталистических времен, как это делают все романтические противники капитализма, но и тех писателей, которые вследствие особых условий своего творчества, вследствие капиталистической отсталости своей среды, сделались блюстителями традиций раннекапиталистической культуры. В беглом критическом обзоре немецкой прозы Ницше выдвигает наряду с беседами Гете с Эккерманом и афоризмами Лихтенберга две книги своих современников: «Nachsommer» Адальберта Штифтера и «Leute von Sedwyla» Готфрида Келлера — писателей, умеренный реализм которых находится в теснейшей связи с романтическими традициями. О противоречии между мотивами, сказавшимися в этой оценке, и другими мотивами оценочных эстетические суждений Ницше мы будем подробно говорить ниже, здесь же мы отметим только, во-первых, тот неожиданный, хотя и отнюдь не случайный факт, что в высокой оценке немецкой реалистической или полуреалистической поздней романтики Ницше сходится с так беспощадно осмеиваемым им либеральным эстетиком Фишером. А во-вторых, мы должны теперь подчеркнуть, что Ницше никогда не мог последовательно выдержать ту линию оценки, о которой мы сейчас говорим, а часто высказывал диаметрально-противоположные суждения. Так, например, о композиторе Брамсе, представляющем собою в истории музыки аналогичное, только более крупное явление, чем Штифтер в литературе, Ницше пишет: «У Брамса чувствуется меланхолия бессилия; он не творит от полноты, он жаждет полноты».

Историческое своеобразие Ницше состоит однако в том, что он восстает против капиталистической цивилизации своего времени не только из этих романтических соображений. Он ненавидит, правда, цивилизацию своего времени и ненавидит ее именно потому, что ее основу составляет развернутый капитализм (машинное производство, разделение труда и т. д.). Но он ненавидит эту цивилизацию также и по совершенно противоположной причине: он ненавидит ее за недостаточное развитие капитализма. Ницше, живший накануне империалистического периода, был таким образом, одновременно романтическим поклонником минувших культурных эпох и «пророком» империалистического развития. Правда, это его «пророчество» основывается не на ясном понимании действительных общественных тенденций, приведших к империализму и раскрывшихся в нем, а было тоже лишь романтической утопией. Ницше не предугадал наступления действительного империализма, для этого ему не хватало прежде всего способности увидеть обострение классовой борьбы. Он только создает из тех черт некультурности современного ему капитализма, против которых он ополчается за их отсталость, картину иного состояния общества — общества, преодолевшего эти черты. Некультурность капиталистов и «похотливость» пролетариев — вот те два полюса, которые он ненавидит в капитализме своего времени.

Но если в общекультурных вопросах он постоянно возвращается к культуре минувших времен, выдвигая ее как идеал в противовес современности, то в решающем вопросе о дальнейшем развитии капитализма он этого не делает. Он не мечтает ни об ограниченном средневековом ремесленнике, ни о патриархальных отношениях между капиталистами и рабочими. Наоборот, его идеалом является господство высоко развитых, культурных капиталистов, приобретших облик римских воинов, над дисциплинированной армией по-воински непритязательных рабочих (в этой своей капиталистической утопии он — предшественник шпенглеровского положения о господстве капиталистических цезарей). «Отношения между солдатами и начальниками все еще гораздо выше, чем между рабочими и работодателями. До сих пор по крайней мере всякая воинская культура все еще гораздо выше так называемой индустриальной культуры; эта последняя в ее нынешнем виде есть вообще самая низкая форма существования, какая только была до сих пор. Здесь действует просто закон нужды; человек хочет жить и поэтому должен продаваться, но он презирает того, кто использует эту нужду и покупает себе рабочего… У фабрикантов и крупных купцов был, по-видимому, до сих пор слишком большой недостаток во всех формах и признаках высокой расы… имей они во взоре и жесте благородство аристократов крови, не было бы может быть и социализма масс. Ибо массы в сущности готовы к любому рабству, лишь бы высший… мог удостоверить свое прирожденное право повелевать. Но отсутствие высокой формы и пресловутая вульгарность фабрикантов с их красными, жирными руками наводит на мысль, что здесь один превознесен над другим лишь благодаря случаю и счастью».

Для Ницше и для позднейшего развитая фашистской идеологии весьма знаменательно, что в этой реакционно-романтической утопии о желательном развитии капитализма хоть и бичуется капиталистическая отсталость Германии (вульгарные фабриканты с красными, жирными руками), но в то же время передавая страна капитализма, Англия, отнюдь не выставляется, как образец, и даже является в глазах Ницше живым воплощением суетливой глупости нашей цивилизации.