Гастон Башляр - Психоанализ огня

Один автор, критикуя поверхностные представления, заявляет: «Прошли времена, когда свойства едких сильнодействующих растворителей объясняли особо утонченной формой их молекул, предположительно конусообразной, которая якобы позволяет им проникать внутрь тел, расчленяя их на составные части». Однако он же пишет несколькими страницами ниже: огонь — «животворящая стихия, благодаря ей все существует; это начало жизни и смерти, бытия и небытия, активное по своей сути, несет в себе действенную силу». Таким образом, критический разум как будто останавливается перед внутренней мощью огня, а объяснение, ведущее к огню, достигает таких глубин, где возможно решение вопроса о бытии и небытии вещей и вместе с тем развенчание всех убогих механистических объяснений. 0 какой бы области ни шла речь, объяснение явления огнем — это всегда богатое объяснение. Психоанализ объективного познания обязан постоянно разоблачать эту претензию на углубленность и внутреннее богатство. Без сомнения, атомизм с его наивными образами критикуют по праву. Но все-таки нужно признать, что он допускает объективное обсуждение, в то время как ссылка на силу неощутимого огня (например, при объяснении едкости некоторых растворителей) исключает всякую возможность объективной верификации.

Отождествление жизни и огня лежит в основании системы Парацельса. Для него огонь есть жизнь, и там, где таится огонь, поистине содержится зародыш жизни. Последователи Парацельса ценят обычную ртуть за то, что в ней заключен огонь высшей степени совершенства и скрыта божественная жизнь, как писал еще Бургаве. Именно этот скрытый огонь следует использовать как целительную и порождающую силу. Никола де Лок в своей оценке огня целиком исходит из его интимной сущности. Огонь бывает «внутренним или внешним; внешний, механический огонь разрушает и уничтожает; внутренний, сперматический, порождает и способствует созреванию». Чтобы извлечь квинтэссенцию огня, надо обратиться к его источнику, к тому хранилищу, где он накапливается и концентрируется, то есть к минералам. Отсюда лучшее оправдание спагирического метода: «Этот животворящий небесный огонь весьма активен в животных, которые расходуют его в больших количествах, чем растения и металлы; поэтому поиск способов добывания огня является постоянной заботой философа, и, видя, что огня, заключенном в животных и растениях, ненадолго хватит для поддержания жизни, он принял решение искать огонь в металлах, там, где он более устойчив и негорюч, более сконцентрирован и умеренно активен; травы же он предоставил последователям Галена для приготовления салатов, где благословенный огонь присутствует лишь в качестве искры».

Итак, вера во вселенскую власть огня так сильна, что приводит к поспешному диалектическому выводу: поскольку животные расходуют огонь, минералы его накапливают. Здесь огонь утаен, сокровен, составляет самую сущность, а значит, всесилен. Так же и утаенная любовь слывет самой верной.

Такая убежденность в утверждении сокрытых сил огня не может основываться только на опыте блаженства, какое мы испытываем у ясного очага. Должно быть, здесь сказывается достоверность чисто внутренних пищеварительных ощущений: приятное бодрящее тепло после тарелки супа, живительная сила жгучего глотка доброго спиртного. Не проведя психоанализа сытого человека, мы не получим основных аффективных составляющих для понимания реалистической психологии очевидности. Мы уже ранее показали, что внес в реалистическую химию миф о пищеварении. Что касается ощущения тепла в желудке и связанных с этим лжеобъективных умозаключений, здесь можно было бы привести бесконечное количество цитат. Это ощущение часто воспринимается как признак здоровья или болезни. Рассматривая симптомы легкого недомогания, практики в своих книгах уделяют особое внимание «жжениям», «воспалениям», сухости, вызывающей изжогу. Каждый автор считает своим долгом объяснить эти тепловые ощущения в соответствии с собственной системой, ибо без объяснения всего, что связано с фундаментальным принципом витального тепла, система потеряла бы всю свою значимость. Например, Эке объясняет тепло пищеварения согласно своей теории измельчения пищи в желудке, ссылаясь на то, что колесо может загореться вследствие трения. Таким образом, именно перемалывание пищи в желудке дает тепло, необходимое «для ее переваривания». Эке ученый и далек от того, чтобы доверять некоторым анатомам, «видевшим, как из желудка птиц извергался огонь». Но все же он находит уместным упомянуть об этом мнении и тем самым свидетельствует о том, что образ плясуна, изрыгающего пламя, — один из любимых образов бессознательного. Теория несварения желудка могла бы послужить поводом для нескончаемых комментариев. Можно было бы исследовать происхождение всех метафор, которые дали начало классификации продуктов в соответствии с их теплотой, холодом, сухим теплом, влажным теплом, освежающими свойствами. Мы легко доказали бы, что научное изучение пищевой ценности продуктов подорвано предрассудками, порожденными первичными впечатлениями, мимолетными и незначительными.

Так, не вызывает сомнений синестезическое происхождение некоторых основополагающих интуиций в философии. В частности, мы убеждены в неосознанной связи между тем ощущением неотъемлемого, сохранного, надежно укрытого внутреннего тепла, какое дает хорошее пищеварение, и постулатом о существовании невидимою огня, скрытого в недрах вещества или, по выражению алхимиков, во чреве металлов. Из учения об огне, имманентном материи, вытекает материализм особого рода, для которого следовало бы найти специальный термин, так как в нем выражен существенный философский нюанс. Это нечто промежуточное между материализмом и анимизмом: «калоризм», который соответствует материализации жизни или одушевлению материи, воплощая переходную форму между материей и жизнью. Здесь проступает смутное сознание того, что вещество присваивает себе пищеварительный процесс, неживое приобщается к животному состоянию.

Стоит обратиться к мифу о пищеварении, и мы гораздо лучше почувствуем смысл и силу слов из «Космополита», вложенных в уста ртути: «Я есмь огонь внутри себя, огонь служит мне пищей, и в нем моя жизнь». Другой алхимик говорит о том же, хотя и не столь образно: «Огонь — действующее начало в сердцевине всех вещей». Как легко находится смысл подобных выражений! В сущности, высказывание о том, что субстанция имеет недра, сердцевину, почти такая же метафора, как и утверждение, что она имеет чрево. Говорить в таком случае о некоем качестве и о некой тенденции — все равно что говорить об аппетите. Если далее, вслед за алхимиком, заявить, что эти недра представляют собой очаг и в нем теплится огонь — неразрушимое начало, то это будет означать всего лишь совмещение метафор, ориентированных на достоверность пищеварительных ощущений. Только ценой упорных усилий будет достигнута объективность, позволяющая отделить теплоту от субстанций, где она проявляется, представить ее как чисто преходящее качество, как энергию, которая ни в коем случае не может быть латентной, скрытой.