Михаил Казиник - Тайны гениев

Решили, вздохнув, что ничего уже не поделаешь, не судьба. А вот Витьку придется в гости никогда больше не приглашать.

В это время у меня наступил период, который есть в жизни каждого, кто входит в мир музыки. Я называю этот период “космическим”. Это, когда юный музыкант открывает для себя две очень важные вещи.

Первое открытие – Лунная соната Бетховена, а второе – что я САМ могу (!!!) ее сыграть.

После этих двух открытий обычно наступает эпизод, когда все-все-все на свете воспринимается как досадная помеха на пути к бесконечному наслаждению от безостановочной игры этой музыки.

Примерно через месяц после начала моего “лунного” помешательства, в самый разгар священного ритуала – звонок в дверь.

Самое неожиданное, что передо мной – Витька. После злополучной истории с марками прошло больше полугода.

И естественно, Витька не только не приходил, но старался не попадаться нам на глаза. (Мы, разумеется, ничего бы с ним не сделали, но он-то об этом не знал!) И вдруг! Звонок в дверь. Витька! Глядя куда-то в сторону, он говорит:

– Ты играешь какую-то очень красивую музыку, и я все время к ней прислушиваюсь. Ты можешь сыграть ее для меня?

– Ну конечно же, могу. Заходи. Я сыграл.

– А что это за музыка?

И я рассказал ему о Бетховене, о его глухоте, о его безответной любви к графине Джульетте Гвичарди, о его сонате, ей посвященной, о немецком поэте Рельштабе, который после смерти Бетховена назвал сонату “Лунной”. Витька слушал, затаив дыхание. А затем спросил не могу ли я сыграть эту музыку еще раз. Я сыграл. А затем он ушел. Я же продолжил работу над сонатой. Примерно через час – звонок.

– Послушай, ты все равно играешь эту музыку, можно мне посидеть и послушать ее еще – я тебе не помешаю.

– Ну конечно же, садись и слушай.

Я не знаю точно, сколько времени он просидел, ибо я забыл про него, совершенно погрузившись в эту музыку. Тогда, играя, я понял, что название, данное поэтом бетховенской сонате, – ошибка, ибо слово “лунная” полностью лишает слушателя подлинного ощущения этой музыки, превращая ее в пейзаж. Но ведь это вовсе не пейзаж. Это не романтический лунный фон. Это музыка о трагедии любви.

И та самая, любимая всем миром мелодия, которая пронизывает всю первую часть, написана в ритме траурного марша.

Но поскольку это погребение не тела, а духа, то марш звучит не как шествие, не как реальное движение, но как внутреннее движение души, познавшей, и тут же похоронившей чувство.

Это – единственное в мире, как сказали бы сейчас компьютерщики, “виртуальное погребение”.

Обо всем этом я и сказал Витьке, когда увидел его по-прежнему сидящим за мной и, как оказалось, внимательно слушавшим все это время. Потом Витька ушел. Появился он через несколько дней.

– Послушай, ты не будешь смеяться, если я задам тебе один, наверное, очень глупый вопрос?

– А я мог бы научиться играть эту сонату?

Я не знал что ответить. Сказать категорическое НЕТ? А вдруг Да? Можно.

– И да и нет – вдруг сказал я. – Все зависит от тебя. Если твое желание играть эту музыку превыше всего, если оно фанатично, и ты можешь пожертвовать всем остальным, то ДА. Во всех остальных случаях – нет.

Витька стал моим первым в жизни учеником. Его любовь к бетховенской сонате была столь велика, что он стойко переносил все трудности обучения. Он готов был тренироваться без перерыва, без обеда, без сна.

Он был вынужден играть гаммы, упражнения, этюды. И наконец, он научился играть первую часть “Лунной сонаты”.

Но ТОЛЬКО первая часть, ТОЛЬКО “Лунной” его уже не устраивала.

Очень скоро он задал вопрос, сколько сонат для фортепиано написал Бетховен, если уже только “Лунная” – номер 14. Узнав, что количество сонат 32, посмотрел на меня вопросительно.

Я понял о чем он хотел спросить.

Нет-нет-нет, к сожалению, на свете очень немного пианистов, которые осилят все сонаты, а вот слушать их все – огромное наслаждение. Я принес ему коробку пластинок со всеми сонатами Бетховена. Постепенно мы переслушали их. Некоторые – намного больше чем по одному разу...

...Так началось Витькино “сумасшествие” – он превратился в фанатика, в бетховеномана.

Прошли годы. Жизнь Витьки сложилась нелегко, ибо большую часть заработанных им денег он тратил на пластинки. Его вкусы претерпели эволюцию. Впоследствии он больше склонялся к позднему Бетховену. Особенно к его сонате 29 “Hammarklavir”.

Он утверждает, что не романтики и даже не поздние романтики оказали решающее влияние на музыку XX века, а именно Бетховен своими последними сонатами и квартетами.

Независимо от того, верите ли вы в Бога или нет, считаю, что нужно жить так, будто бы Бог есть.

Существует два вида веры в Бога.

Первый:

Господи, верую, поэтому ДАЙ.

Здоровья, богатства, дочери муж|, сыну детей. Это – вера огромного количества людей.

Но есть иной вид веры:

Господи, верую, поэтому ВОЗЬМИ. Ты УЖЕ дал так много, что я боюсь только одного: не успеть воспользоваться Твоими подарками. Такова была вера И. С. Баха и Рембрандта, Ахматовой и Пушкина.

Я думаю, что творческая способность – это возможность многозначного восприятия жизненных сфер, явлений, мыслей, событий и возможность передавать эту многозначность в образах созидания.

В истории мышления существует немало мифов, указывающих на эту способность и формы ее проявления.

Для нетворческого мышления вода, выливающаяся из ванной, в которую мы садимся, – всего лишь основание для переживаний, для Архимеда – вопрос.

И вместо того чтобы, ругаясь, бежать за тряпкой, он задается ненужными (с точки зрения одномерного мышления) вопросами:

“Почему вода вылилась, сколько воды вылилось, почему и что толкнуло вверх его (Архимеда) тело, погруженное в жидкость?” “С какой силой толкнуло?”

То же – с яблоком и Ньютоном. Почему яблоко полетело вниз, а не вверх?

Творческая личность не довольствуется положением вещей и пробует добраться до сути явлений. При этом проявляется многогранность восприятия, вплоть до парадоксов.

А ведь “гений – парадоксов друг”.

Необходимость поставить вопрос.

Вопрос важнее ответа. Мы не можем добраться до истины, ибо не можем правильно сформулировать вопрос.

Есть такая притча:

Один ребенок приходит из школы домой, а папа его

спрашивает:

“Ты сумел правильно ОТВЕТИТЬ на все вопросы?”

Другой ребенок приходит и его спрашивают:

“Ты сумел правильно ПОСТАВИТЬ все вопросы?”

И эта притча – о двух типах познания, из которых первый – пассивный, а второй – активный. Ведь когда вопрос поставлен, вступает в действие сократова выкладка на песке.