Александр Михайлов - Избранное : Феноменология австрийской культуры

Но в это же время — эпоха реставрации и консолидации католицизма после потрясения в период наполеоновских войн.

Эти два реставрационных движения идут идейно в одном направлении, ищут поддержки друг у друга и реально поддерживают друг друга. Однако, и это для нас сейчас самое главное, они не тождественны, и, в первую очередь, консолидация католицизма отстает в своем развитии от политической реакции.

Это несовпадение во времени двух политически родственных тенденций крайне важно. «Между» ними существует просвет — «окно», в котором складывается либеральная идеология того времени. Теперь можно дать самый общий, но вполне обязательный ответ на вопрос о той почве, на которой формируется мировоззрение Грильпарцера, на которой возможно появление этого типа художника во всей его неповторимости — во всей его свободе и скованности, во всей его противоречивости и разноречивости. Эта почва — либеральное мировоззрение, строящее свои иллюзии на почве политической несвободы, существующее в противоестественности между двумя остриями ножниц, готовыми сомкнуться и все время сближающимися. Это либеральное мировоззрение пользуется при этом плодами той внутренней освобожденности мысли, которая была следствием просветительского умонастроения и которая уже раньше сформировала такого демократически настроенного мыслителя, как философ Бернард Больцано (1781–1848), современника всей этой эпохи реакции.

Взаимодействие разнонаправленных тенденций эпохи привело к такому отчасти парадоксальному факту, что расцвет либеральных устремлений внутри католицизма пришелся на время политической реставрации, в основном на 1820–1835 годы [24].

Но что такое 1835 год? Уже в 1832 году папа Григорий XVI сделал решительный шаг, подведший первый итог укрепившегося положения католицизма: энциклика «Mirari vos» «объявила войну всему современному обществу, всей современной культуре, отбросила даже те направления, которые были полезны церкви в смутные времена, как-то — либеральный католицизм Ламенне и бельгийскую свободу совести» [25]. В 1835 году Григорий XVI пошел на следующий шаг, весьма сложный и смелый в обстоятельствах того времени: в своей энциклике «Dum acerbissimas» он осудил так называемое «гермесиан-ство» [26]. В «Индекс запрещенных книг» были включены сочинения боннского богослова Георга Гермеса (1775–1831).

Школа Гермеса было одной из четырех наиболее важных теологических школ Германии [27]. Основой догматики Гермеса служило своеобразное картезианство; путем сомнений и исследования Гермес рационально обосновывал все здание католической догматики [28].

Это умственное направление теологической мысли у Гермеса чрезвычайно характерно для эпохи. Многие либеральные богословы, ученики Гермеса или испытывавшие его влияние, видели необходимость соединения католического вероучения с современной картиной мира. Это соединение могло идти и шло по трем линиям: во-первых, католическое вероучение должно было быть совмещено с современной наукой, с естественно-научными знаниями; оно должно было получить свое оправдание в науке;

во-вторых, католическое вероучение должно было быть поставлено на почву картезианства и должно было быть рационально оправдано, будучи всецело поставлено под сомнение;

наконец, в-третьих, католическое вероучение должно было соединиться с учениями современной философии, начиная с Канта, с классическим немецким идеализмом и последовавшими за ним философскими учениями.

Это переустройство католической догматики на почве современности, которое многими ощущалось как самая настоятельная потребность, вырастало в атмосфере либерального католичества. Это либеральное католичество воспитало не только Б. Больцано, но и многих других передовых деятелей своей эпохи. Упомянем только Франца Томаса Братранека, у которого католическое мировоззрение сочеталось с левогегельянскими взглядами на природу религии [29]. Известный из истории литературы, сам историк литературы, августинский монах, Братранек был автором превосходной статьи об Адальберте Штифтере, в которой он весьма характерным образом стремился вскрыть естественно-научные корни мировоззрения и творчества австрийского писателя [30]. Неслучайное нагромождение мировоззренческих парадоксов, которое мы наблюдаем в католицизме этого времени, требовало своего теоретически-догматического разрешения. А попытки такого разрешения не могли не быть опасны для церкви, для самого ее существования. Действительно, личная вера рискованным образом отделилась от теоретического конструирования системы вероучения, а система эта готова была пойти не только на путь методологического картезианского сомнения, но готова была допустить сомнение в самое субстанцию религии [31].

Однако решительная попытка расправиться с гермесианством была не окончательным, а может быть, еще только первым шагом в догматическом наступлении католицизма, в стремлении Рима догматически консолидировать католицизм. Для этого было мало только осуждения — нужно было противопоставить теоретическому «со-временничесгву» либеральных богословов вполне положительную и догматически строго обязательную платформу. Уже в это время Рим вполне однозначно ориентировался на неосхоластику [32], и дело было только за временем: нужно было все догматическое богословие поставить на путь неосхоластики и тем самым положить конец любому заигрыванию с современностью; настоящая реставрация католицизма и могла означать только победу неосхоластики и могла наступить только с победой неосхоластики, неотомизма [33]. Но пока, к 1835 году, католицизм не достиг даже еще и перевеса в этой борьбе с либеральными тенденциями. Если практические настроения реформ католицизма идут на убыль, то только теперь, между 1830 и 1860 годами разворачивается «спекулятивный теизм» (тюбингенская школа, гермесианцы и гюнтерианцы), задачей которого было сопоставить и привести в гармонию наследие христианской мысли и современную философию [34].

Крупнейшим представителем этого «спекулятивного теизма» в Австрии был Антон Гюнтер (1783–1863), учившийся у Больцано в Праге, знакомый с классическим идеализмом, особенно с философией Гегеля, испытавший позже влияние Гермеса, в Вене (где жил с 1810 года) входивший в известный католический кружок Хофбауэра, где перезнакомился со всеми знаменитыми романтическими конвертитами Фридрихом Шлегелем, Адамом Мюллером, Захарией Вернером; в 1821 принявший сан священника и короткое время состоявший даже в новициате ордена иезуитов [35]. Свое главное произведение — «Предварительную школу спекулятивной теологии позитивного христианства» Гюнтер издал в двух томах в 1828–1829 годах. Неожиданно изложенная в форме писем с саркастическим юмором в манере Жан Поля [36], это была резко дуалистическая система противопоставления Природы и Духа. «Опираясь на декартовское «Я думаю, следовательно, я существую», Гюнтер пытался вывести отсюда доказательство того, что в мире существуют живой Дух и живая природа, со своими совершенно особыми законами» [37]. Для природы Гюнтер даже допускал идею развития в понимании Шеллинга и Гегеля [38]. Одушевленная Природа и Дух соединены в человеке. Человек — носитель жизни, но только еще не совершенный, не окончательно воплощающий ее в себе. Человеку противостоит «абсолют, праоснова» [39]. Все догматические представления христианства Гюнтер опирает на «самосознание» и выводит их отсюда [40].