Евгений Головин - Мифомания
- Название:Мифомания
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Амфора
- Год:2010
- Город:Санкт-Петербург
- ISBN:978-5-367-01458-7
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Евгений Головин - Мифомания краткое содержание
Что такое миф? Какое место он занимает в жизни современного человека? Нужны ли нам мифы? Книга Евгения Головина «Мифомания» не только дает новые, неожиданные ответы на эти вопросы, но и загадывает новые загадки. Древняя Греция и Возрождение, алхимия и магия, каббала и масонство — мифы разных эпох и традиций как в калейдоскопе сменяют друг друга: от Античности мы вдруг переходим к «современной мифологии», от фольклора и средневековых трактатов — к западноевропейской поэзии XIX века.
Исследуя природу мифа, пересказывая его по-своему, автор приходит к убеждению, что миф — это самое сокровенное, что есть в человеке, это основа человеческой личности, свидетельство ее уникальности. Только сохранив личный миф, можно противостоять диктату знания и охватившему мир информационному безумию. В этом смысле без мифов сегодня не обойтись.
http://fb2.traumlibrary.net
Мифомания - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Разнежась, мечтали о веке златом,
Ругали издателей дружно.
И плакали горько над малым цветком,
Над маленькой тучкой жемчужной…
При этом наверняка голодные, в долгах, в скверной одежде. Вместо того, чтобы поладить с издателем, принять, так сказать, его «форму», они плачут над цветком и тучкой, которые вовсе не нуждаются в хлебе насущном. Все остальные, то есть трудолюбивые искатели хлеба насущного, ничего кроме презрения у поэта не вызывают:
Ты будешь доволен собой и женой,
Своей конституцией куцей,
А вот у поэта — всемирный запой,
И мало ему конституций!
Интересно, как выглядит конституция с хвостом? Уж конечно она непохожа на синичку или воробья. Великий поэт, разумеется, приладит ей павлиний хвост, дабы начертать на нем бесконечные претензии недовольных поэтов. Правда, чтобы не вступать в пререкания с политиками и блюстителями, можно обойтись «всемирным запоем». Но в самом деле: конституция — единственная узда для расхлябанных бездельников, именуемых поэтами. Не стоило бы уделять столько внимания этой публике, но последняя строфа стихотворения «Поэты» уж больно откровенна и живописна:
Пускай я умру под забором, как пес,
Пусть жизнь меня в землю втоптала, —
Я верю: то бог меня снегом занес,
То вьюга меня целовала!
Кроме «бога» и сомнительных «поцелуев вьюги», все правильно. Истинный поэт должен пьянствовать и сгинуть под забором, либо кончить как-то аналогично. Он должен знать, несмотря на слезы сердобольных дам и сожаления сентиментальных юношей: время поэзии безвозвратно ушло, поэзия — анахронизм, бездарное времяпровождение. Это надо принять мужественно, спокойно и помнить слова Шопенгауэра: «Выражать свой гнев или ненависть словами, либо игрой лица бесполезно, опасно, неумно, смешно, пошло.»
Маяковский, констатируя неизбежный конец традиционной поэзии, призывал новых поэтов стать рабочими в своем ремесле, производственниками со своим инструментарием, активистами в борьбе угнетенных классов. («Как делать стихи») В результате он успешно доказал закономерное превращение поэзии в демагогию. Не угадал он только одного: наступление новой буржуазии, которая, благодаря своей ловкости и равнодушной всеядности, поглотит и рабочий класс и классовую теорию вообще.
Мы более не имеем представления о языке. Для нас язык не более, чем знаковая система среди других. Слушая актеров-демагогов или профессиональных острословов, мы рукоплещем и хохочем. Но это фальшивая монета, пародия на эмоциональность, минутная попытка побега от бесконечной скуки.
Жители острова Лапута давно поняли никчемность произносимых слов. Блуждая по острову с мешками за спиной, набитыми разнообразной кладью, они, встречая знакомого, вынимали какую — нибудь вещь, ожидая ответного показа. Один, к примеру, доставал туфли, другой — куртку. Подобные демонстрации длились иногда часами. Таковые свидания приводили зачастую к драке, но, как правило, «собеседники» расходились вполне довольные собой.(Джонатан Свифт. Путешествия Гулливера.)
Итак: никакой идеологии, окрашенной кровью, никаких вакханалий воображения, ведущих в гениальность и безумие, никаких религиозных споров. Буржуа заранее согласен с доводами каждого. Если надо признать талант пациента сумасшедшего дома, он это сделает с удовольствием. Почему бы и нет? При соответствующей изворотливости и всеядности он проживет с комфортом в любой ситуации.
Онейрические пейзажи
Айвенго
Герой, созданный воображением Вальтера Скотта, может считаться мифическим героем в той же степени как мистер Пиквик Диккенса или Шерлок Холмс Конан Дойла. Мифический герой — тот, кто обращен к нашей душе не в смысле воспитания, ибо душу воспитать нельзя, а в качестве парадигмы, то есть звезды животворного света. Небесная субстанция души (в отличие от субстанции рациональной, анимальной и вегетативной) пронизывается светом, который не теряется, не поглощается и не гаснет, но остается навсегда, независимо от жизненных условий, характера, локальных или глобальных катастроф. В этом смысле миф мифу рознь. Мифы о Геракле, Ахилле, Орфее, Язоне отдаленно сказочны, давным давно потеряли животворный свет и обрели общую занимательность для культурных людей. Мифический принцип перешел в высоко романтическую литературу типа Вальтера Скотта, Байрона, Гюго, Понсона дю Террайля, в новое время к Конан Дойлу и Рафаэлю Сабатини. Можно сравнить Айвенго с капитаном Бладом, но отнюдь не с Ахиллом или с Энеем. Мы в лучшем случае преклоняемся перед героями древности, они доходят до нас как блики крайне далеких и недостижимых звезд качественно иной вселенной, тогда как Айвенго или капитан Блад, несмотря на разделяющие их столетия, несравненно ближе нам, как парадигмы животворного света. Разные эпохи только формально переходят одна в другую, образуя общее течение человеческой истории, на самом деле они хаотичны, непоследовательны, сталкиваются и уничтожают друг друга, так что легче представить себе историю горностаев, нежели людей. Нас сближают общие понятия, но не смысл этих понятий. «Дама», «любовь», «джентльмен», «победа», «слава», «богатство», «бедность», «честь», «благородство», «великодушие» понимаются каждой эпохой настолько по-разному, что только живущий в ту или иную эпоху может уразуметь их временный смысл. Марк Твен заметил, что если бы леди Ровена и Айвенго заговорили бы привычным языком, то покраснел бы современный грузчик. Типично американское замечание человека, верующего в прогресс и школьное воспитание. В своем романе «Янки при дворе короля Артура» Марк Твен вообще умудрился сотворить из благородных рыцарей Круглого Стола какие-то сорняки позитивизма: его «рыцари» в полном вооружении разъезжают на велосипедах, (ибо лошади слишком дороги), обмениваются скабрезными анекдотами, устраивают забастовки и революции, пытаясь приблизить блаженное новое время.
Вальтер Скотт чужд позитивизму, ему скорее близка наивная патриархальность. Саксонские рабы всецело преданы своим хозяевам, полностью разделяют их убеждения, не задумываясь готовы отдать за них жизнь. Они не чужды соленым шуткам, вольным разговорам, простым нравам, дружеским потасовкам, но знают свое место и привержены старинным саксонским обычаям.
Англия, конец двенадцатого века. Король Ричард Плантагенет, известный по прозванью «Львиное Сердце», отправился в крестовый поход с лучшими сподвижниками: поначалу дела шли неплохо, была отнята у султана Саладина важная крепость Сен- Жан д'Акр, затем счастье изменило крестоносцам — они потерпели несколько крупных неудач, пришлось возвращаться на родину, кто как может, а сам король Ричард попал в плен к австрийскому эрцгерцогу.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: