Евгений Головин - Веселая наука. Протоколы совещаний

Дионис, прежде всего, бог женщин, свободных от материнства, семьи и домашнего очага. Он — мистериальное божество пьяных женщин.

Первое представление о дионисийских женщинах в греческой поэзии — стремительное бегство от законодателя Ликурга [34] Ilias. 6, 132. . В ужасе бросают они сакральные тирсы и сосуды и помышляют лишь о спасении. Отчаянье и страх вполне обоснованы — сам Дионис бежит неудержимо и бросается в морскую глубину. Содержание мифа культово интерпретируется на празднестве агрионий: жрец яростно преследует женщин и каждую настигнутую ударяет мечом [35] Plutarch. Quaest. Gr. 38. .

Так входит смерть в пространство «расточителя восторгов» и «донатора богатств». Дионис — страдающий и умирающий бог — в славе своего молодого величия должен погибнуть от агрессии могущественных врагов. И в Дельфах была его могила. И его спутницы, зачарованные вечной весной, погибают насильственной смертью.

Миф знает о трагизме судьбы, культ его выражает. Это не случайная и не злая судьба. Из дикого, напряженного безумия вырастает безжалостная необходимость. Дионис не только фасцинирует, но и ужасает, и сам становится жертвой ужаса. Зловещая, творящая безумие истина проступает не только в его агрессии, но и в его страданиях. В знаменитом мифе о его гибели он — Загреос, «великий охотник», сам превращается в затравленного зверя. Его — кровожадного, раздирающего, самого разрывают на куски. За преследованиями, страданиями, смертью его спутниц встает тень их собственных чудовищных злодеяний. Рассказ о беспощадном нападении на женщин в праздник агрионий сразу напоминает неутолимую жажду крови дочерей Миниаса. Они игнорировали зов Диониса, прилежно занимались домашней работой и поджидали возвращения супругов. И тогда обрушился на них дивный, божественный кошмар и бросили они жребий касательно своих маленьких сыновей. Жребий указал на сына Левкиппы, и три дочери Миниаса жадно его пожрали. Неукротимая жестокость женщин, до той поры добродетельных и верных материнскому долгу, послана за пренебрежение к божественному призыву. Но подобного объяснения, как верно заметил Велькер [36] Griech. Gotterl. I, 445. , недостаточно. Взрывы безумия свойственны дионисизму, равно как фасцинация любви, восторга и кровожадности. Бог наполняет молоком груди менад, менады кормят детенышей диких зверей, но вполне способны разорвать их ногтями и зубами.

Дионису не воздали почестей в Аргосе. Результат: женщины впали в делириум и пожрали собственных детей [37] Apollod. 3, 37. . В данном случае тоже логично предположить божественное возмездие. Бог, наказуя столь кошмарно, обнажает ужас своего бытия. Жестокость, бешенство, ярость порой обращаются против него самого. По Ноннию [38] Nonnos. 48, 917. Аура, возлюбленная Диониса, убила и съела собственного ребенка.

Жестокость вопиет из культа и мифа. Очевидно: беспредельное, где кипит хмель жизни, угрожает опьянением, распадом, уничтожением. Мы распознаем в страдании, преследовании, уничтожении спутниц Диониса и самого бога — судьбу порожденную их собственной жестокостью. Много воспоминаний сохранилось об их кровавых подвигах. Прокна с помощью своей сестры Филомелы зарезала собственного сынка и предложила супругу на обед: за трапезу сию их преследовали топорами и мечами [39] Ovid. Metam. 6, 687. . Этот день регулярно отмечался оргиастическим дионисийским празднеством.

Миф о гибели Пентея: родная мать разорвала сына в клочья. В «Ленах» Теокрита три сестры убили и разрезали слишком любопытного юнца (одна из сестер — его мать).

Дионисийские женщины занимаются не только детьми человеческими. С Дионисом ворвался дух первобытной вселенной и обусловил дикое счастье в чащобах. Мы упоминали, как эти женщины кормили грудью оленят и волчат. Это не только сладостный хмель необузданной нежности, это тропа в гибельный делириум.

Согласно поэтам и художникам бешеные менады сжимают и разрывают диких зверей, разбрасывают окровавленное мясо. У Эврипида («Вакханки») нападают менады на стадо рогатого скота, отрывая несчастным животным ноги и головы. Однако предпочтительные жертвы — дикие звери, сколько бы поначалу за ними не ухаживали [40] Catull. 64, 337, Lukian. Bacch. 2. . У Эврипида [41] Orest. 1492. Орест и Пилад, в чьи руки попала Гермиона, сравниваются с беспощадными вакханками. Даже волки и медведи — объекты их кровожадного менадического счастья. Так волшебство безбрежного материнства сменяется безудержным охотничьим фанатизмом. Но ведь они только подражают своему божественному властелину. Дионис и сам охотник. В «Эвменидах» Эсхила сказано: «Как зайца, затравил он несчастного Пентея». «Мудрым странником в травах и деревьях» называет его Агава («Вакханки») и хор отвечает: «Да, бог — охотник». Там же сравниваются менады с охотничьими собаками. Но они охотницы, прежде всего.

Но какова охота! Убить, растерзать, в эвфории пожирать сырое мясо! «В сакральной оленьей шкуре преследует он диких козлов, радостно предчувствуя кровавое мясо», — возглашает хор («Вакханки»), имея в виду Диониса. Подобно своему властелину, набрасываются менады на истекающую кровью дичь [42] Apollon Rhod. I, 636. . Это даже не охота, но активность хищников. Так проступает мрачная сторона демиурга-фасцинатора.

Его страсть к метаморфозам комментируется весьма часто. «Врывается быком, многоглавым драконом, львом огнедышащим…» («Вакханки»). В борьбе с гигантами — лев. Дочерям Миниоса поначалу явился прекрасной девицей, потом быком, львом, пантерой. В поэме Нонния жалуется индиец Дериад на бесполезность сражения с Дионисом: бог ускользает в образах быка, медведя, кабана, льва, пантеры, змеи, исчезает в деревьях, огне, воде…

Но гораздо серьезней подобной множественности главная противоречивость его бытия. Плутарх повествует об Антонии, который, как «новый Дионис», роскошный и радостный въехал в Александрию: многие восторженно встретили его, но для большинства был он и остался «бешеным хищным зверем» [43] Antohn. 3, 78, Pausan.2, 5. . Впрочем, звери, сопровождающие Диониса, звери, в коих любит он превращаться, отличаются резкой видовой оппозицией. Одни — козел, бык, осел — символизируют эротическую силу и плодовитость, другие — пантера, лев, рысь — кровавую страсть уничтожения.

В легендах, особенно легендах позднего происхождения, в бесчисленных произведениях искусства пантера — излюбленный зверь Диониса. «Пантера напоминает вакханку изяществом и легкостью движений и потому приятна для глаз бога» [44] Philostr. imag. 1, 19. . К тому же пантера, согласно поверью, обожает вино. Неукротимой яростью пантера напоминает Диониса. Лев также избранный зверь Диониса, если вспомнить его борьбу с титанами. В седьмом гомерическом гимне, где поведано о пленении Диониса, внезапный прыжок на палубу льва вызвал панический ужас у морских разбойников. Дочерям Миниоса Дионис сам предстал в образе льва.