Юрий Слёзкин - Эра Меркурия. Евреи в современном мире

Все те, кто отождествлял евреев с современностью, судили о них в соответствии с традиционными аполлонийско-меркурианским контрастами: естественное—искусственное, оседлость—кочевничество, тело—разум. То, что Зомбарт называл стерильным рационализмом, Джейкобе называл интеллектуальной одаренностью, однако ни тот ни другой не подвергал сомнению важность этих понятий и неизменность их привязанностей. Евреи всегда ассоциировались с разумом, который всегда ассоциировался с современным миром, нравится он нам или нет. По словам Джона Фостера Фрезера (известного британского журналиста, которому нравились и евреи, и современный мир), «в том, что касается основных качеств, необходимых для формирования "человека нового времени", — расторопности и знаний — еврей превосходит христианина», не оставляя последнему иного выбора, как только «признать, что в честном соревновании еврей почти наверняка выиграет». Неудивительно поэтому, что американцы, которые ценят честное соревнование превыше всего, получили свои идеалы (включающие, помимо прочего, демократию, бережливость и любовь к детям) «скорее от евреев, чем от собственных саксонских предков», тогда как немцы, куда больше похожие на своих праотцев, вынуждены были прибегнуть к numerus clausus, поскольку борьба «между сынами Севера, с их светлыми волосами и вялыми интеллектами, и сынами Востока, с их черными глазами и живыми умами, — борьба неравная».

Зомбарт (как это ни удивительно) согласился с Фрезером, отметив, что «чем народ тугодумнее, тупоголовее и невежественнее в бизнесе, тем сильнее еврейское влияние на его экономическую жизнь». Согласился с ним и британский историк (и идейный сионист) Льюис Бернштейн Намир, который объяснял возникновение нацизма — в привычных меркурианских терминах — неспособностью немцев конкурировать с евреями. «Немец методичен, груб, созидателен преимущественно в механическом смысле, до крайности послушен властям, бунтарь и борец лишь по приказу сверху и с удовольствием проводит всю свою жизнь в роли крохотного винтика в машине»; тогда как «еврей восточной или средиземноморской расы — человек творческий, гибкий, независимый, беспокойный и недисциплинированный», обеспечивающий столь необходимое, но редко признаваемое руководство культурной жизнью Германии. Подобные контрасты можно было наблюдать по всей Европе, в основном в восточной ее части и особенно в Российской империи, где дистанция между аполлонийцами и меркурианцами была столь же велика, сколь суровы были антиеврейские ограничения. Согласно Фрезеру, «если русский бесстрастно подумает, он наверняка признает, что его нелюбовь к еврею основана не столько на расе или религии, — хотя и они играют немалую роль, — сколько на осознании того, что еврей его превосходит и что в соревновании умов еврей всегда выигрывает». Русский человек достоин восхищения по причине «простоты его души, набожности, искренности братских чувств, наивного удивления, с которым он смотрит на жизнь» и прочих замечательных качеств, столь очевидных в его музыке и литературе, «но посмотрите на русского в сфере коммерции, где требуется особая живость ума, и вы увидите, что картина получается неутешительная».

Живость всегда можно разоблачить как лукавство, душевность же — обычное утешение вялого интеллекта. Так или иначе, факт еврейского успеха, или «вездесущности», оставался центральной темой споров и притягательной интеллектуальной загадкой. Между полюсами разговоров о заговорах, с одной стороны, и экспериментов с зародышевой плазмой, с другой, самыми распространенными объяснениями были исторические и религиозные («культурные»). Зомбарт, который оплакивал гибель «северных лесов... -где зимой бледное солнце играет на изморози, а летом отовсюду несется пение птиц», ассоциируется с влиятельным антирационалистическим объяснением. Лагерь «Просвещения» был представлен — среди прочих — плодовитым публицистом и социологом Анатолем Леруа-Болье. «Мы часто дивимся разносторонности еврейских талантов, — писал он, — их поразительной способности ассимилироваться, быстроте, с которой они усваивают наши знания и методы».

Мы ошибаемся. Они были подготовлены наследственностью, двумя тысячами лет интеллектуальной гимнастики. Взявшись за наши науки, они не вступают на неведомую территорию, а возвращаются в земли, уже освоенные их предками. История подготовила Израиль не только к войнам на фондовых биржах и осадам больших состояний, но и к научным битвам и интеллектуальным завоеваниям.

Столь же ошибочными, согласно Леруа-Болье, были разговоры об исключительно еврейском (и исключительно вредоносном) мессианстве — о том, что Чемберлен называл «их талантом планировать невозможные социалистические и экономические мессианские империи, не убедившись, что это не приведет к гибели всей той цивилизации и культуры, которые мы так медленно обретали». На самом деле еврейский Мессия принадлежит всем нам: «у нас есть для него имя, мы ожидаем его, мы взываем к нему во весь голос». Имя его Прогресс — тот самый прогресс, который «дремал, ожидая своего времени, в [еврейских] книгах, пока Дидро и Кондорсе не явили его народам и не распространили по всему миру. Как только Революция провозгласила его и начала претворять в жизнь, евреи узнали его как наследие их предков». Мессия наконец явился, когда «с приближением нашего триколора рухнули кастовые барьеры и стены гетто», и освобожденные евреи взошли на баррикады, возглавив всемирную борьбу с предрассудками и неравенством.

Иначе говоря, Марианна была такой же еврейкой, как и Ротшильд с Эйнштейном, и большинство авторов полагало, что причины их возвышения кроются в еврейском прошлом. Даже приверженцы теории заговора выводили еврейскую способность к интригам из еврейской культурной традиции, и даже самые последовательные расистские объяснения были ламаркианскими в том отношении, что предполагали наследование исторически приобретенных признаков. Но была и иная точка зрения — та, что предпочитала безродность и бесприютность древности и преемственности. В статье 1919 года, приспособившей эту традицию к радикально меркурианизованному миру, Торстейн Веблен утверждал, что «интеллектуальное превосходство евреев в современной Европе» является результатом разрыва с прошлым, а не его воскрешением. «Культурное наследие еврейского народа» может быть сколь угодно блестящим и древним, «однако достижения их предков никогда не приближались к границам современной науки и не имеют прямого отношения к научным Достижениям современности». Научный прогресс «предполагает определенную степень свободы от унаследованных истин, скептический дух, Unbefangenheit, высвобождение из мертвых объятий не подвергаемых сомнению условностей». Причина превосходства «интеллектуально одаренного еврея» состоит в том, что он — самый свободный, самый маргинальный и потому самый скептичный и самый оригинальный из ученых. «Еврей оказывается в авангарде современных научных изысканий, потому что он порывает со своими соплеменниками или, по крайней мере, сомневается в ценности племенных связей... Он становится возмутителем интеллектуального спокойствия, но лишь ценой превращения в интеллектуального странника, блуждающего по интеллектуальной ничейной земле в поисках места, где можно отдохнуть, — места, лежащего дальше по дороге, за горизонтом». Вечный Жид встречает современного еврейского ученого и крепко жмет ему руку. Исцелив евреев от их бесприютности, сионизм положил бы конец их «интеллектуальному превосходству».