Юрий Слёзкин - Эра Меркурия. Евреи в современном мире

Среди подданных императора имелось несколько групп, бывших по преимуществу или исключительно меркурианскими: от различных цыганских сообществ (представленных и в «богемной» сфере, и в традиционных кузнечных и нищенских занятиях) до узко специализированных торговых посредников (несториан/айсоров, караимов, бухарцев), российских пуритан-староверов (многочисленных среди богатейших промышленников и банкиров) и таких гигантов левантийской торговли, как греки (игравшие активную роль в черноморской коммерции, особенно в экспорте зерна) и армяне (доминировавшие в экономике Кавказа и некоторых регионов Юга России).

Но, разумеется, самыми главными меркурианцами Российской империи были немцы, которые со времен Петра Великого играли ключевую роль в имперской бюрократии, экономике и профессиональной жизни (подобно грекам-фанариотам и армянам в Османской империи). Опираясь на этническую и религиозную автономию, высокий уровень грамотности, сильные общинные институты, чувство культурного превосходства, международные родственные связи и множество специально культивируемых технических и лингвистических навыков, немцы были лицом (настоящим, из плоти и крови) бесконечной российской модернизации. Мало того, что пропорциональное представительство балтийских немцев империи в университетах было наивысшим в Европе (около 300 на 100 000 населения в одном только Дерптском университете в 1830 году); немцы составляли примерно 38% выпускников Царскосельского лицея и сравнимую долю выпускников Императорского училища правоведения. С конца XVIII до начала XX века на долю немцев приходилось от 18 до 33% высшего чиновничества, в особенности при императорском дворе, в офицерском корпусе, на дипломатической службе, в полиции и в провинциальной администрации (включая многие вновь присоединенные территории). Согласно Джону А. Армстронгу, в XIX веке немцы «ведали примерно половиной всех внешних сношений империи. Не менее показателен и тот факт, что даже в 1915 году (в пору антигерманизма Первой мировой войны) 16 из 53 высших чиновников Мининдела носили немецкие фамилии». Как один из них писал в 1870 году, «мы внимательно следили за успехами российской политики в Европе, ибо почти все наши посланники в самых важных странах были дипломатами, с которыми мы были на "ты"». В Санкт-Петербурге в 1869 году 20% всех чиновников Департамента полиции Министерства внутренних дел числились немцами. В 1880-е годы российские немцы (1,4% населения) занимали 62% высших постов в Министерствах почт и коммерции и 46% в Военном министерстве. Многие из тех, которые сами не были членами элиты, служили российской землевладельческой элите в качестве учителей, экономов и финансистов. Роль немца-управляющего среднерусским поместьем мало чем отличалась от роли еврея-арендатора в черте оседлости. Не все преторианские гвардии — или «имперские мамелюки», как назвал российских немцев один славянофил, — состоят из меркурианцев, и, разумеется, не все меркурианцы состоят в мамелюках (хотя многие могли бы, поскольку главным требованием к мамелюкам является демонстративная чуждость и внутренняя сплоченность). Меркурианцами не были ни жившие у себя дома остзейские бароны, ни немецкие купцы немецкого города Риги, ни многочисленные немецкие крестьяне, импортированные во внутренние районы России. Очевидно, однако, что «немцы», знакомые большинству российских горожан, были типичными меркурианскими посредниками и поставщиками услуг: ремесленниками, предпринимателями и профессионалами. В 1869 году 21% всех немцев Санкт-Петербурга был занят в металлообработке, 14% были часовщиками, ювелирами и другими квалифицированными ремесленниками; а 10—11% — булочниками, портными и сапожниками. В том же году на долю немцев (составлявших около 6,8% населения города) приходилось 37% петербургских часовщиков, 25% булочников, 24% владельцев текстильных фабрик, 23% владельцев предприятий по обработке металлов, 37,8% администраторов крупных предприятий, 30,8% инженеров, 34,3% врачей, 24,5% школьных учителей, 29% воспитателей и гувернеров. Немки составляли до 20,3% «среднего медицинского персонала» (акушерки, сестры милосердия, хозяйки и работницы аптек), 26,5% школьных учительниц, 23,8% классных дам и гувернанток и 38,7% учительниц музыки и пения. В 1905-м на долю немецких подданных русского царя приходилось 15,4% корпоративных управляющих Москвы, 16,1% — Варшавы, 21,9% — Одессы, 47,1% — Лодзи и 61,9% — Риги. В 1900-м по империи в целом российские немцы (1,4% населения) составляли до 20,1% основателей компаний и 19,3% их управляющих (самые высокие относительные показатели среди всех этнических групп). Важнейшие научные учреждения (включая Академию наук) и профессиональные ассоциации России изначально комплектовались немцами и — до середины XIX века, а иногда и позже — пользовались немецким языком в качестве основного.

Используемые как меркурианцы, они, естественно, и воспринимались как таковые. В то время как русский фольклор предпочитает вспоминать сражения со степными кочевниками («татарами»), главными чужаками высокой культуры XIX века были, безусловно, немцы: не те, что жили в Германии и производили тексты, вещи и песни, которые следовало усвоить и превзойти, а свои, внутренние чужеземцы, которые служили России и отдельно взятым русским как портные, ученые, учителя, врачи, гробовщики и губернаторы и которые играли, mutatis mutandis, роль головы при русском сердце, разума при Русской душе, сознательности при русской стихийности. Они олицетворяли расчетливость, распорядительность и Дисциплину, чистоплотность, брезгливость и трезвость, бесцеремонность, бестактность и энергичность, сентиментальность, семейственность и отсутствие мужественности (или мужественность, нелепо преувеличенную). Они были полномочными послами современности, «homines rationalistici artificiales», которых, в зависимости от обстоятельств, следовало опасаться, уважать или высмеивать. В двух плодотворнейших противопоставлениях русской высокой культуры сонный Кутузов восстанавливает истинный «мир», игнорируя военную эрудицию своих немецких советников, а спящий Обломов сохраняет ложный мир, уступая любовь всей своей жизни (и в конечном счете, саму жизнь) жизнерадостно трудолюбивому Штольцу. Кутузов с Обломовым и Штольц с немецкими генералами — одни и те же люди. Ни те ни другие (ни «русские», ни «немцы») не могут существовать без своего зеркального отражения. Современное российское государство и русская национальная мифология XIX века были построены на этом противопоставлении и неизменно обсуждались в его терминах. Насколько парадоксальным бы это ни казалось в свете того, что произошло в XX веке, немцы были, по роду их занятий и символическому значению, евреями Центральной России (а также значительной части Восточной Европы). Или, вернее, русские немцы были для России тем, чем немецкие евреи для Германии — только в гораздо большей степени. Немецкие меркурианцы сыграли такую важную роль в формировании русского культурного самовосприятия, что и их существование, и их внезапное и полное исчезновение воспринимаются как нечто само собой разумеющееся. Отсутствие меркурианцев представляется столь же естественным и постоянным, сколь искусственным и временным кажется их присутствие.