В. Анишкин - Быт и нравы царской России

17 февраля открылся Государственный собор, где кроме знатнейшего духовенства и двора присутствовало около 500 чиновников и выборных от всех областей. Все хотели одного: нового царя, а потому стояла тишина, и у собрания было полное единодушие. Иов сказал: «Россия, тоскуя без царя, нетерпеливо ждет его от мудрости Собора… думаем, что нам мимо Бориса Феодоровича не должно искать другого самодержца».

20 февраля Иов и вельможи объявили правителю, что он избран царем не Москвой, а всей Россией, но Годунов вторично отказался от короны и снова был непреклонен. 21 февраля решили в последний раз обратиться к Борису, и если он и на этот раз откажется, то отлучить его от церкви.

Годунов «сдался». Он пошел в церковь с духовенством и знатными людьми. Народ ликовал. Все плакали, обнимались и славили нового царя. Окруженный вельможами и народом, Борис вслед за духовенством пошел в храм Новодевичьего монастыря, где патриарх Иов благославил его на царство Московское и всея России [149].

26 февраля Борис Годунов въехал в столицу. Его встречали хлебом, серебряными и золотыми кубками, соболями, жемчугом и другими дарами. Годунов был приветлив, всех благодарил, но не принял ничего из даров, кроме хлеба, сказав, что богатство в руках народа ему приятнее, чем в казне.

Все служивые люди целовали крест на верность Борису. Во все края были разосланы грамоты, извещающие об избрании государя. Патриарх Собором установил праздновать в России день воцарения Бориса, т. е. 21 февраля. Все члены Великой Думы поклялись «положить свои души и головы за царя, царицу и детей их».

Борис царствовал, но без короны и скипетра. Думали, что он сразу же наденет на себя корону со всеми полагающимися обрядами, но Годунов и здесь удивил многих: вместо скипетра он взял в руку меч и вышел в поле, давая понять, что безопасность отечества ему дороже и короны, и жизни.

Венчание на царство Бориса было еще более пышным, чем венчание Федора. Когда Борис заявил: «Бог мне свидетель, что в моем царстве не будет ни сирого, ни бедного», да еще потряс своей рубашкой со словами: «отдам и сию последнюю народу», крики восторга прервали службу. Борис также поклялся не казнить больше преступников, а только ссылать их на поселение в Сибирь.

В церковных дверях Бориса осыпали золотом, и он занял, наконец, свое место на троне России.

В 1599 г. Годунов вновь ввел в действие жалованную грамоту, которую в свое время дал митрополиту Афанасию Иван IV. Согласно этой грамоте, все люди патриарха, все его монастыри, чиновники, слуги и крестьяне освобождались от ведома царских бояр, наместников, тиунов и их не имели права судить за какие-либо преступления, кроме убийств, и могли зависеть только от суда патриарха [150]. Так Годунов выражал признательность Иову за его активную поддержку при возведении на трон.

Закон об укреплении крестьян был принят в пользу среднепоместных и небогатых владельцев, но имел, однако, негативные последствия: крестьяне часто убегали от своих хозяев, особенно от мелкопоместных дворян. Хозяева искали беглецов, судились друг с другом, разорялись. Это заставило Бориса хотя и не отменить закон, но объявить его временным, а в 1601 г. он снова позволил крестьянам переходить в определенный срок от одного владельца к другому, но не всем сразу, а не больше двух человек одновременно. Но это касалось только крестьян незнатных землевладельцев. Такой закон вызвал недовольство многих, и это вредило Годунову.

Еще один закон был направлен на искоренение человеческих пороков. Пьянство долгое время осуждалось лишь церковью и людьми с твердыми нравственными убеждениями. Ранее и Иван III, и его внук Иван IV пытались ограничить употребление спиртных напитков законом и наказывать за их неумеренное употребление как за преступление. Иван IV даже обложил налогом изготовление пива и меда.

Во времена Федора в больших городах существовали казенные питейные дома, где продавалась водка, которая неизвестна была в Европе вплоть до XIV века; многие люди тоже продавали крепкие напитки частным порядком, что еще больше способствовало распространению пьянства. Борис строго запретил вольную продажу спиртных напитков, объявив, что скорее помилует вора и разбойника, чем корчмаря [151]. Он обещал дать торговцам спиртным земли, если они пожелают заняться хлебопашеством и жить честным трудом.

Но искоренить пьянство и удержать народ от пагубной страсти оказалось невозможным: те же казенные питейные дома, которые приносили существенную прибыль в казну, служили плохим примером для русского народа.

У царя была собственная казна, к которой никто не имел доступа. Каждый год казна пополнялась. Но была еще и расходная казна для чрезвычайных расходов. В этой казне было много драгоценностей и особенно жемчуга.

Все дары, получаемые от послов, оставались в казне. В этой же казне хранились четыре царские короны, два скипетра и две золотые державы, а также полый золотой посох. В казну поступало все, что имело ценность: одежда, ткани, драгоценности, деньги. Например, в казне находились два рога единорога [152]и посох, сделанный из целого рога. В ней было множество золотых блюд и чаш для питья, полдюжины серебряных бочек, большое количество серебряных тазов разных размеров для меда. Маржерет рассказывает, что после избрания Бориса Годунова он давал пир в течение шести недель почти ежедневно, каждый раз на десять тысяч человек и, по словам тех, кто там присутствовал, всем подававалось кушание на серебряной посуде.

Из расходной казны выдавались ткани всем состоящим на царской службе на пошив одежды, поэтому в казне имелось большое количество золотой и серебряной парчи, бархат, атлас, камка, тафта и шелковые ткани. Все послы азиатских наций, а также их сопровождающие тоже получали одежду из шелковых тканей в соответствии с их званиями.

В 1600 г. Борис принимал польское посольство. В день, когда Лев Сапега [153]получал свои грамоты (о заключении мира с Россией на двадцать лет), он целовал руку царя Бориса. По описанию Маржерета, Годунов сидел в приемной палате на царском троне с короной на голове, скипетром в руке и золотой державой. Сын Бориса сидел слева от него, бояре располагались на скамьях вокруг палаты. На боярах были дорогие платья из золотой парчи, обшитые жемчугом, и шапки из черной лисицы. По обе стороны от царя стояли по два молодых вельможи, одетых в платье из белого бархата, обшитого горностаем, в белых шапках, с двумя золотыми цепями крестообразно на шее и каждый с дорогим топором из дамасской стали на плече. В большой зале, через которую проходили послы, стояли скамьи, на которых сидят дворяне, тоже нарядно одетые.