В. Анишкин - Быт и нравы царской России

Перед тем как идти на Москву, Лжедмитрий временно обосновался в Туле, которая на короткое время превратилась в столицу. Вслед за князьями Воротынским и Телятевским, которых выбрали бить челом самозванцу от имени Москвы, в Тулу поспешили и знатные думные бояре, и чиновники из окрестных городов и селений. В результате вновь прибывших собралось более 100 000 человек. Чиновные бояре представили Лжедмитрию государственную печать, ключи от царской казны, одежды, царские доспехи и дворцовых слуг для обслуживания.

Все признали в самозванце Дмитрия, кроме матери. Народ с нетерпением ждал, что скажет царица-инокиня. Марфу поставили перед выбором: мучение и смерть или жизнь с царскими почестями. Царица была еще не старой женщиной, хотя она провела в заточении 13 лет, помнила роскошь царской жизни и без колебаний сделала свой выбор. Двор и народ стали свидетелями еще одной лжи. У дороги возле села Тайнинского поставили богатый шатер, куда привели царицу и где Лжедмитрий остался с ней наедине. Вскоре они вышли из шатра, нежно обнимая друг друга.

Лжедмитрий проявил милость к невинным жертвам Годунова, а потом поспешил угодить и обществу, заверив всех, что он «будет не грозным владыкой, а ласковым отцом России». Он удвоил жалованье сановникам и войску, приказал заплатить все казенные долги, образовавшиеся еще в царствование Ивана; отменил многие торговые и судебные пошлины; наказал судей, которые отличались взяточничеством, и обещал, что два раза в неделю сам будет принимать челобитные на Красном крыльце. Лжедмитрий также попытался восстановить Юрьев день, который был отменен в царствование Федора Ивановича и в правление Годунова. Для того чтобы укрепить доверие россиян, Лжедмитрий распустил всех поляков, в том числе и своих иноземных телохранителей, выдав каждому в награду за верную службу по сорок золотых, а также меха, но те хотели большего, и вместо того, чтобы вернуться в Литву, продолжали кутить и высказывали свое неудовольствие.

Лжедмитрия славили, а Иерусалимский патриарх поспешил послать ему грамоту с заверением в том, что «вся Палестина ликует о спасении Иоаннова сына, предвидя в нем будущего своего избавителя».

Народ очень скоро разочаровался в новом царе. «Первым врагом Лжедмитрия был он сам, — пишет Н.М. Карамзин, — легкомысленный от природы, грубый от худого воспитания, — надменный, безрассудный и неосторожный от счастия». Лжедмитрий смеялся над суевериями набожных россиян и, к их недовольству, не крестился перед иконами, не разрешал благословлять и окроплять святой водой царские трапезы, садился за обед не с молитвой, а с музыкой. Лжедмитрий легкомысленно следовал иноземным обычаям, чуждым русскому человеку, и презирал русские обычаи. Он во всем старался быть похожим на поляка: одеждой, прической, даже походкой. Он, как пишет историк, «ел телятину, которая считалась у нас заповедным, грешным яством; не мог терпеть бани и никогда не ложился спать после обеда (как издревле делали все россияне от венценосца до мещанина), но любил в сие время гулять: украдкою выходил из дворца,… бегал из места в место, к художникам, золоторям, аптекарям; а царедворцы, не зная, где царь, везде искали его с беспокойством и спрашивали о нем на улицах: чему дивились москвитяне, дотоле видав государей только в пышности, окруженных на каждом шагу толпою знатных сановников. Все в новом царе казалось странным: он любил ездить верхом на диких бешеных жеребцах и собственною рукою, в присутствии двора и народа, бить медведей; сам испытывал новые пушки и стрелял из них в цель с редкою меткостию: сам учил воинов, строил, брал приступом земляные крепости, кидался в свалку и терпел, что иногда толкали его небрежно, сшибали с ног, давили — т. е. хвалился искусством всадника, зверолова, пушкаря, бойца, забывая достоинство монарха».

Желая унизить монашеский сан, он нелестно отзывался об иноках, занимал деньги в богатых монастырях, но долги не возвращал. Более того, Лжедмитрий выгнал многих священников из их домов, чтобы разместить там своих телохранителей, которые жили до этого в Немецкой слободе. Естественно, что церковные служители стали тайно внушать прихожанам, что новый царь — самозванец, еретик и враг не только церкви, но и России.

Лжедмитрий пировал с боярами на их свадьбах, разрешив им свободно выбирать себе невест и жениться, чего не было при Годунове.

Для того чтобы Марина приехала в Москву, Лжедмитрий не жалел российской казны. Он обязался выполнить все требования Сигизмунда, прислал 5000 червонцев невесте в дар, а также еще 5000 рублей и 13 000 талеров на ее приезд в Россию.

Сигизмунд благословил Марину и позволил ей с отцом, сендомирским воеводой, отправиться в Москву. Сендомирского воеводу и Марину сопровождало не менее 2000 родственников, приятелей и слуг. Столько же было и лошадей. На границе невесту встречали московские послы. Ей предоставили роскошные сани, украшенные серебряным орлом, которые везли двенадцать белых коней. Кучера были одеты в парчу и черные лисьи шапки, впереди ехало двенадцать знатных всадников и сообщали, если впереди были какие-то препятствия. Несмотря на весеннюю распутицу, дороги были отремонтированы, построены новые мосты и дома для ночлега. Во всех селах Марину и сопровождавших ее поляков встречали радушно и старались угодить им, но поляки вели себя нагло, высокомерно и грубили русским.

При въезде в Спасские ворота польские музыканты играли свою национальную музыку.

Расточительность Лжедмитрия не имела границ. Только за три месяца он потратил более семи миллионов на свое роскошное содержание, покупая и заказывая дорогие вещи, а жалование иноземных музыкантов было таким, которого не имели и высшие государственные сановники.

Описывая блеск московского двора при Лжедмитрий, иноземцы с удивлением говорят о его престоле, отлитом из чистого золота и украшенном алмазными и жемчужными кистями. Трон стоял на подставках в виде двух серебряных львов и закрывался четырьмя богатыми щитами, над которыми висели золотой шар и золотой орел.

Ежи Мнишек, отец Марины, будущий зять Лжедмитрия, был поражен, когда увидел его на троне. Самозванца окружали бояре и духовенство: патриарх сидел по правую руку, вельможи по левую. Мнишек обедал в новом дворце Лжедмитрия, который удивлял поляков вкусом и богатством украшений. Лжедмитрий сидел за отдельным серебряным столом, а в знак уважения подавал Мнишеку, его сыну и князю Вишневецкому еду на золотых тарелках. Во время обеда привели двадцать лопарей [163], приехавших в Москву с данью. Иноземцам рассказывали, что эти странные дикари живут на конце света, вблизи от Индии и Ледовитого океана и что у них нет ни горячей пищи, ни домов, ни законов, ни религии. Таким образом Лжедмитрий хотел показать, насколько велика Россия и как много племен живет ней. Во время танцев Лжедмитрий переодевался, появляясь то в русской щегольской одежде, то в венгерской гусарской. Почти неделю Мнишека угощали бесконечными обедами, ужинами, развлекали охотой, на которой Лжедмитрий показывал свою ловкость и смелость: отрубал медведю голову или бил рогатиной и всячески веселился.