В. Анишкин - Быт и нравы царской России

В конце июля 1705 г. вспыхнуло восстание в Астрахани. Причиной волнений послужили злоупотребления, произвол и издевательства офицерства, а также увеличение налогов и стремительный рост цен.

Большой размах приобрело восстание Кондратия Булавина. Одной из основных причин восстания опять стало ухудшение условий жизни. Но важно еще и то, что на волю, за которой шли на Дон люди, посягнули органы сыска беглых. Они добрались до мест вольных казачьих городков и стали активно прочесывовать весь бассейн Дона. Восстание началось в октябре 1707 г., а подавлено было в конце июля 1708 г., 28 июля основная масса казаков целовала крест. 200 восставших были казнены. Однако остатки повстанцев действовали на Волге еще до марта 1709 г.

Так отвечало на правительственный произвол население России.

Единственной возможностью получить образование в начале века была заграница, куда по указу Петра ехали русские дворяне, так как в России школ было мало. Многие, оказавшись за границей, записывали свои наблюдения. Нравы, порядки весь уклад жизни Европы был непривычен для русского.

Какой-то московский князь описывал ужин в Амстердаме в одном доме, где была, по его мнению, раздетая дочиста прислуга. О низкой культуре наших сановников говорит следующее описание памятника Эразму Роттердамскому князем Б. Куракиным: «Сделан мужик вылитой медной с книгою на знак тому, который был человек гораздо ученой и часто людей учил». Он же называет профессора Бидлоо, анатомический театр которого посетил, Быдлом.

Дворяне ненавидели морскую службу, и когда их посылали обучаться «навигацким» наукам, они просили из-за границы о назначении в любую «науку сухопутную», хотя бы рядовыми солдатами.

Многие русские показали хорошие способности и усердие при изучении за границей корабельного дела, механики, живописи, танцев, верховой езды и овладевали многими ремеслами. Однако многие ученики убегали от науки в игорные дома, дрались и убивали друг друга. Богатые пили и сорили деньгами, а промотав деньги, продавали вещи и даже деревни, чтобы не сесть в долговую тюрьму. Те, кто победнее, часто вынуждены были наниматься на иностранную службу, так как не получали вовремя жалованье и голодали.

Все манеры и обычаи, которые перенимались за границей во время учения, исчезали дома, и, как пишет В.О. Ключевский, «оставалась только смесь заграничных пороков и дурных родных привычек».

Родился 18 февраля 1690 г. от Евдокии Лопухиной и Петра I. Алексей видел, как отец относился к его матери, а поэтому не любил его, но испытывал перед ним постоянный страх. Петр пренебрег русскими нравами и обычаями, и Алексей возненавидел иноземщину; церковь была на стороне его матери, и Алексея тянуло ко всему православному. В Москве он сразу очутился в кругу людей, осуждающих действия его отца.

Н.И. Костомаров говорит, что истории неизвестны все, кто окружал царевича, но это были друзья и собеседники царевича, с которыми он вместе молился, осуждал дела Петра и предавался веселью. Развлечения царевича были в какой-то степени слепком с развлечений Петра с его всепьянственнейшим собором и насмешливыми кличками, которые он давал его участникам. У царевича компания тоже называлась собором, а его приятелям тоже давались клички (отец Корова, отец Иуда, Ад, Жибанда, господин Засыпка, Захлюстка, Молох, Бритый, Грач и пр.). Они хвастались пьянством. «Мы вчера повеселились изрядно, — писал царевич к своему духовнику. — Отец мой духовный Чиж чуть жив отошел до дому, поддержим сыном». В другом письме царевича к тому же духовнику Алексей Нарышкин сделал такую приписку: «Не оставь в молитвах своих меня и писанием, мы здесь зело в молитвенных подвигах пребываем; я уже третий день, почитай, не маливался и главный наш не умножает».

Царевич добрым сердцем не обладал, и в его поведении отмечается жестокость, о чем говорит его духовник протоиерей Яков Игнатьев, к которому он был искренне привязан.

С ранних лет царевич привык избегать отца, быть осторожным, опасаться доносов. В душе он ненавидел Екатерину, видя в ней соперницу его матери, но вынужден был унижаться перед ней, так как только она могла заступиться за него перед отцом.

В конце 1709 г. Алексей по воле отца отправился учиться геометрии и фортификации в Дрезден. Но кроме учения отец решил женить его, причем обязательно на иностранке. В невесты ему определили принцессу Бланкенбургскую Шарлотту, сестру супруги Карла VI. Все прекрасно знали, в том числе и родня невесты, что Алексея женят насильно. Однако брак состоялся 14 октября 1711 г. в Торгау в присутствии царя.

Брак оказался несчастным. Царевича угнетало то, что Шарлотта лютеранка и заставить ее принять православие невозможно.

Шарлотта пришла в ужас, когда Петр повелел ей ехать в Петербург. Вот что она писала родителям о себе: «Мое положение гораздо печальнее и ужаснее, чем может представить чье-либо воображение. Я замужем за человеком, который меня не любит и теперь любит еще менее чем когда-либо… царь ко мне милостив; его жена под рукой вредит мне всевозможным образом, ибо она ненавидит меня столько же, сколько мне приходится ее опасаться…».

Характерны суждения Шарлотты о русских. Ей ненавистны и чужды были и богослужение, и русские нравы, и нечистоплотность русских. «… У нас полагают, что русские искренны и верны, но я могу уверить, что они лицемерны и вероломны…».

В Петербурге у принцессы был свой двор, но окружена она была только немцами. Ее подруга Юлиания Луиза фон Остфрисланд настраивала принцессу и против русских и против мужа. Для немок образ жизни в России казался невыносимым, им претило грубое обращение русских. «Если б я не была беременна, — писала Шарлотта матери, — то уехала бы в Германию и с удовольствием согласилась бы там питаться только хлебом и водою…».

Во время беременности Шарлотты Петр приставил к ней женщин из русских, может быть, из боязни, что ребенка подменят. Шарлотта родила дочь. Рождение второго ребенка стало роковым для принцессы. Она родила сына Петра и через десять дней скончалась.

Главный недостаток Алексея в глазах отца был в его нерасположении к военным делам, что значило для царя неспособность к управлению государством. И он грозил лишить сына наследства. «Не мни себе, — писал Петр сыну в письме после смерти Шарлотты, — что один ты у меня сын и что я сие только в устрастку пишу: во истину (Богу изольщу) исполню, ибо за мое отечество и люди живота своего не жалел и не жалею, то како могу тебя непотребнаго пожалеть? Лучше будь чужой добрый, неже свой непотребный».