Луи Фредерик - Повседневная жизнь Японии в эпоху Мэйдзи

До 1905 года западная общественность была мало знакома с Японией. Но когда та победила Россию, эту необъятную империю, на нее посмотрели по-новому: не с презрением или со снисхождением, но с опаской. Впервые азиатская страна одержала верх над сильной европейской державой. Военный успех произвел неизгладимое впечатление, и теперь уже Запад присматривался к Японии: необходимо было лучше узнать эту страну и ее народ, чтобы не оказаться в положении поверженной России. Поползли слухи о «желтой угрозе». Америку беспокоили захваты японцами территорий в Тихом океане и их эмиграция в Калифорнию, так что США взяли курс на экспансионистскую политику: Тихий океан, как заявил сенатор Беверидж в 1898 году, считался «океаном американцев». Чудесное преображение Японии вызывало одновременно восхищение и недоверие.

В этот необычайно плодотворный период, о котором и пойдет речь в нашем повествовании, японцы разрывались между стремлением любой ценой достичь прогресса и столь же сильным желанием сохранить дух нации, ее самобытную культуру, столь дорогую их сердцам.

Менялся государственный строй, менялись сам человек и его мировоззрение. Доступно ли это поверхностному взору путешественника начала нашего века, который хотел видеть в Японии лишь подобие Европы? Вглядевшись внимательнее, он мог заметить, что все якобы новое на самом деле уже существовало ранее и ничто не могло возникнуть «просто так». Японский прагматизм бессознательно обновляет устаревшие структуры и институты, когда они не в состоянии удовлетворить запросам современности. Сам человек меняется не так стремительно. Носит ли японец мягкую шляпу или выставляет напоказ модные часы — это не меняет качества его мышления. В начале современной эпохи страна производила впечатление причудливого смешения самых разных элементов, что особенно четко просматривалось во внешнем проявлении культуры. Японцы гордились тем, что они японцы, а упомянутое смешение образа мыслей, чувств, традиционных представлений и новых взглядов на жизнь, горячее желание каждого внести свой вклад в развитие страны привели к ее невиданному прогрессу.

Все это очень хорошо выразил барон Суэмацу в своей речи на конференции в Европе в 1904 году: «Мы готовы признать, что европейские народы превосходят наш, но мы чувствуем, что обязаны протестовать против несправедливой критики европейцев, тем более что сами они странным образом игнорируют те условия, в которых живут сегодня».

В 1853 году у берегов Японии появились корабли коммодора Перри, затем было учреждено американское посольство. Соединенные Штаты видели, что развитие их государства идет параллельно с развитием Японии. Бесчисленные калифорнийские порты позволяли Америке захватывать все новые территории в Тихом океане и постепенно вытеснять русских, хотя царь в 1900 году все еще именовался «адмиралом Тихоокеанского флота». Между Японией и США началась борьба за торговые пути, обострившаяся с появлением у Японии торгового флота, пытающегося превзойти американский. После поражения России в 1905 году все торговые суда, находящиеся на Дальнем Востоке, в том числе и американские, должны были проходить через территориальные воды Японии, которая замыслила новый грандиозный проект: добиться контроля над торговлей в этом регионе. Но Америка, стремящаяся к той же цели, установила свои базы и заняла выгодные позиции в Китае и на юго-востоке Азии, оберегая то, что генеральный консул в Йокогаме X. Б. Миллер в своем заявлении назвал «торговым путем для американцев, ведущим на Восток в обход Японии».

Необычайно быстрая модернизация Японии, интенсивное развитие торговли с другими странами стали причиной ее экономического расцвета: за сорок лет, с 1868 по 1912 год, население увеличилось с тридцати трех миллионов человек до пятидесяти миллионов. Но с другой стороны, цены на основные продукты питания, такие как рис, возросли втрое, при этом зарплата осталась прежней. Промышленный прогресс привел не только к повышению уровня жизни, но и к обеднению рабочего класса, хотя крупные торговые компании получали огромные доходы: парадоксальная ситуация, в то же самое время возникшая в Соединенных Штатах и в Европе. Началась массовая эмиграция наименее обеспеченных японцев в бывшие колонии: Корею, Маньчжурию, на остров Формозу (Тайвань), на Гавайи, в Австралию и особенно в Америку. К 1907 году количество эмигрантов достигло двухсот тридцати двух тысяч двухсот человек в год, тогда как в 1868 году эмиграции не было вовсе.

В стране пустели деревни, жители переселялись в города, развивающейся промышленности требовались рабочие. Чтобы выжить, крестьяне, составлявшие тогда большую часть населения страны (более 90 % в 1868 году), искали источники дополнительного заработка, занимаясь ремеслом или мелкой торговлей. В 1910 году рабочих насчитывалось всего 2 % населения, столько же, сколько служащих.

Изменения нравов особенно заметны были в городах, причем эти изменения начинались «сверху». Безудержное увлечение Западом сошло на нет к началу 1890-х годов. Реакция населения походила на реакцию организма, отвергающего трансплантированный орган: интеллигенция и власть ратовали за возврат к национальным традициям, что вызвало волну национализма. Но он оправдал себя, когда Японская армия одержала первые победы в войнах с Китаем и Россией. Жесткая конкуренция, развернувшаяся между предприятиями, борьба за выживание и сохранение национальной независимости привели к тому, что Япония стала терять мягкость и пасторальность, так восхищавшие ее первых западных гостей.

Страну раздирали противоречия: спокойствие традиционной жизни и быстрые темпы европейской цивилизации, мягкость нравов и жестокость войны, желание подражать Западу и стремление сохранить национальные ценности. Не делалось попыток свести эти крайности воедино: дома японец будет предаваться созерцанию, а в офисе или на заводе посвящать всего себя работе; он с утонченной обходительностью будет обращаться с людьми из своего круга, но станет безжалостным к тем, кто не знаком ему или уступает ему в чем-либо; наконец, он воспримет западные обычаи, необходимые для публичной жизни, и ревниво будет оберегать свои, привычные в семейном кругу. Он полюбит тех, кто сможет понять ценность его личной жизни, как Лафкадио Херн, женившийся на японке и сам ставший настоящим японцем, одновременно оставаясь писателем Запада, и будет насмехаться над иностранцами вроде Пьера Лоти, не обладающими такой глубиной проникновения в чужую культуру.

Наша привычка делить мир на черное и белое не позволяет нам узнать образ мыслей народа, который, боясь лишиться самых мелких деталей своего самосознания, в то же время принимает чуждый ему европейский путь.